Акиф Пиринчи - Кошачьи

Другая запись:

355… Шанель

4.8.1987/около 23.00

Она была сукота от Хрохоха. Было ясно как день, что хозяин раздаст помет друзьям и знакомым из ближайших районов. Этого не должно случиться ни в коем случае. Мне и без того достаточно сложно размещать у людей своих котят.

В таком же серьезным тоне шел номер за номером, имя за именем. Было совершенно очевидно, что заключал в себе этот список: только мертвых! Убийца аккуратно записывал и систематизировал преступления со свойственной ему добросовестностью. На числе 447 жуткое перечисление наконец закончилось. Ничего удивительного, что число, которое мы вычислили вместе с умным «братом-близнецом», было так близко.

Я с открытым ртом уставился на экран. Чем дольше я пребывал в каменном оцепенении, тем больше меня охватывала печаль, какой я раньше не испытывал. Так много, так чудовищно много сородичей отдали свои жизни, чтобы один одержимый смог осуществить свою мечту о единственно истинной породе. Это была старая цель, которой бредили многие одержимые до него и одновременно самые глупые. 447 сестер и братьев, которые ничего не хотели, кроме как жить и любить. Более ничего — ничего, черт возьми!

Слезы навернулись у меня на глазах, и я представил себе всех невинно отправленных на тот свет, как я и видел их в моих кошмарах. Они не двигались с отрешенным выражением на мордочках, словно эта картина была сделанным в небесах моментальным снимком. Даже если они не жаловались на свою жуткую судьбу, я видел по ним, что они хотят выскочить из этого проклятого ящика, чтобы окончательно обрести покой. Хотя бы это!

Я тут же решил стереть дьявольскую программу. Последний долг, который я мог отдать мертвым…

— Ты теперь все знаешь, дорогой Френсис?

В голосе Паскаля звучала ирония, как будто он насмехался над моим успехом.

Я отвернулся от монитора и бросил взгляд вниз с письменного стола. Он стоял у двери, и желтые глаза горели в темноте как расплавленное золото. Потом он присел на задние лапы и болезненно усмехнулся. Слепая ярость охватила меня, потому что я, Бог видит, не мог найти ничего забавного в этой ситуации. Несмотря на это — или именно поэтому, — я ответил ледяной улыбкой.

— Да, Клаудандус, теперь я знаю почти все. Остались лишь некоторые пробелы. Возможно, поэтому тебе следует рассказать всю историю с самого начала. Так уж положено, ты так не считаешь?

Он снова усмехнулся, но на сей раз так, словно я выступал в роли упрямого ребенка, капризы которого давали больше повода для разрядки, нежели для взбучки.

— Ты имеешь в виду классическое признание, которое убийца делает детективу, прежде чем он убьет его или наоборот? — удовлетворенно уточнил он.

— Верно. Или наоборот. Как всегда, будь мил и сообщи мне все.

— Да рассказывать уже и нечего, мой друг. Существенное ты и сам разузнал. Я даже поддержал тебя в этом, потому что хотел, чтобы ты вникал в это дело шаг за шагом. Несмотря на это, действительно решающие факты, которые вели к разгадке тайны, исключительно твоя заслуга. Победитель по пунктам — вот, пожалуй, подходящее для этого случая выражение. Но как всякий проигравший я, в свою очередь, тоже мечтал только о победе. Исполнится ли моя мечта? Теперь все в твоих руках. Но об этом чуть позже.

Он вышел на середину комнаты и растянулся на мягком ковре. Ухмылка исчезла с его лица, сменившись глубокомысленным выражением.

— «И создал Бог зверей земных по роду их, и скот по роду его, и всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо» — так говорит Бог других зверей. Но знаешь ли ты этих особенных зверей, Френсис? Знаешь ли ты людей, Френсис? Ты хоть раз серьезно задумывался о них? Ты знаешь, что в действительности происходит в их головах и на что они способны? На что они способны, если не совершают эти ужасные деяния, которые критикуются другими, так называемыми добрыми людьми? Да-да, ты наверняка веришь в то, что они подразделяются на две группы, а именно на добрых и злых. На тех, кто строит атомные бомбы и разжигает войны, и тех, кто протестует против бойни китов в океанах и собирает пожертвования для голодающих. Ты еще никогда не заглядывал вовнутрь человеческой головы, но ты все равно веришь, что знаешь, — там живут две формы мозга. Ах, ничего ты не знаешь, милый Френсис, совершенно ничего… Я расскажу тебе историю о людях и зверях, не детектив какой-то, а подлинную историю…

Теперь он говорил очень тихо и задумчиво, словно был где-то далеко отсюда, в другом месте и другом времени. Похоже, он даже не замечал меня; казалось, он разговаривает с самим собой.

— Я родился тринадцать лет назад и могу тебя заверить, что очень любил мир таким, каким он был. Я любил жизнь, и солнце, и дождь, возможно, даже людей. Но это было давно, и мне, вероятно, с трудом удастся вспомнить те счастливые дни, вообще вспомнить чувство счастья.

Тогда я вел беспорядочную жизнь, был настоящим бродяжкой, как это мило называют, и получал от всего удовольствие. Однажды я бесцельно гулял в окрестностях и вышел к таинственной лаборатории. Меня как магнитом тянуло туда. Не знаю, что мною двигало, но вдруг я оказался на пороге этого проклятого дома, затем человек поднялся на крыльцо и открыл мне дверь. Это был Претериус. Когда я заметил, что происходило внутри, то хотел бежать как можно быстрее, как можно дальше прочь от этого неописуемого ужаса. Но потом я передумал. Я, идиот, действительно намерился недолго понаблюдать за вопиющими издевательствами этих монстров над нами, чтобы рассказать потом другим собратьям и последующим поколениям. Как видишь, в те дни я был полон миссионерского рвения.

Что случилось потом, ты сам знаешь из дневника многоуважаемого профессора. Я не хотел бы докучать тебе деталями моей биографии в качестве подопытного кролика. Представь только одно: то, что ты прочел, было рассказано с позиции настоящего убийцы. Пытки, которым я подвергался, были в реальности в тысячу раз более жестоки, чем может вообразить человек или животное.

Его глаза сверкали от слез, которые медленно текли по его лицу и потом тихо капали на пол.

— Как бы то ни было, в конце моего лечения у старого доброго профессора поехала крыша, и все помощники оставили его. Когда же он окончательно сошел с ума, я разговаривал с ним.

— Разговаривал? Но это же кощунство! Нам нельзя разговаривать с людьми. Неприкасаемые не могут обмениваться ни одним словом с чужаками, даже если находятся в смертельной опасности.

— Ах, да не смотри ты так! Даже если я задел этим твои религиозные чувства, Френсис, к сожалению, я обязан это произнести: я ненавижу Бога! Ненавижу того, кто создал этот мир, того, кто создал это человечество, кто создал людей такими, как Претериус, и такие ситуации. Если Бог существует, то он огромный, отвратительный паук во тьме. Мы не можем распознать тьму, морду паука со спины и огромную паутину, которая скрывается за иллюзией счастья и добра!