Александр Липков - Толчок к размышлению

Анекдот конца 40-х; время борьбы с безыдейностью и космополитизмом

В ясли пришла комиссия — проверять, как поставлено идейное воспитание. Увидели, что никак. Велели немедленно исправить.

Приходят через неделю. Воспитательница собрала детишек, детишки скандируют:

— Трумен — бяка, Сталин — нака, война — кака.

Говно — категория, если хотите, философская.

Сортир располагает к мыслям философическим, уверен, не только в силу уединенности места, на время освобождающего нас от суетных оков. (Сортирные дизайнеры, кстати, стараются учитывать и эту духовную составляющую проектируемого помещения, его пригодность для медитации.) Не менее важны ещё сами природные свойства материала, от коего наше тело в сих местах освобождается. Ведь и золото — тоже не просто драгоценный металл. Оно ещё и злато, коему дано обретать, так сказать, черты одушевленные, метафорические. "Все куплю", — сказало злато". Говно — антипод злата. Не зря ассенизаторы, по-простому говночисты, издавна именуются золотарями. Противоположности сходятся.

Задумайтесь, сколько раз на дню вы вспоминаете об этом самом продукте. Если выдался день, что ни разу, — большая жизненная удача. Ни разу не вляпаться в говно, не встретить или не увидеть, пусть даже по телевизору, человека, которого считаете говном, не прочитать в газете о говеном положении дел в политике или экономике, не делать говеную работенку, не встать перед необходимостью лепить из говна конфетку, не быть обосранным дорогими коллегами, соседями и т. п. — все это, конечно, редкостное везенье. Ну и дай вам бог прямоты и юмора называть вещи своими именами, пусть даже иногда и гиперболизировать — как же без этого! Так и жить легче.

Когда Денис Давыдов писал: "Вчера я был в гостях у Нины, пирог говно…" (дальше, на всякий случай, не цитирую — гусар все-таки!), наверное, он был несправедлив к этой неведомой нам даме и её кулинарному творчеству. Но зато нам остался маленький поэтический шедевр, переживший века.

И строки Евгения Евтушенко, посвященные Евгению Долматовскому в связи с каким-то из его печатных выступлений:

Ты Евгений, я — Евгений,

Ты не гений, я не гений,

Ты говно, и я говно,

Я — недавно, ты — давно, — также, наверное, гиперболизируют характеристики. Не поручусь, правда, что стихи написаны самим Евтушенко, а не кем-то от его имени (верю все же, что это евтушенковское — он человек яркий, нестандартный). Существенно иное — то, что стихи живут, причем уже вне конкретной ситуации и персонажей (кто там вспомнит, из-за чего сыр-бор горел?!), дополняя привычный эталон любопытной градацией (я — недавно, ты давно).

А вот ещё эпиграмма. Не на кого-то одного — на весь коктебельский пляж. Кто там на нем лежал, какие совписовские бонзы и функционеры, никто уж и не помнит, а эпиграмма осталась. Вот она, сила образного слова!

Лениво плещется волна.

Тела по берегу раскисли.

И много плавает говна

В прямом и переносном смысле.

Хотя, конечно же, говно — слово эталонное, богатство русского языка не оставляет его без оттенков (говененький, говнистый, говняный, говнюсенький), что обогащает и расширяет палитру нашего восприятия жизни. Когда-то Михаил Андреевич Глузский (вот и с ним мы простились; редкий человек, никогда ни от кого не слышал о нем худого полслова) на мой вопрос о режиссере, у которого он только что отснялся, ответил: "Человек он сложный. По-простому, говнистый". С тех пор невольно вздрагиваю всякий раз, когда слышу о ком-то: "человек он сложный".

Помимо степеней уменьшительных есть и степень превосходная: говней говна. Это заслужить не просто, но такие люди встречаются. Одну фамилию мог бы с уверенностью назвать, но не буду — чтоб не зазнался. Кстати, фамилия вполне ассенизационная.

Валентин Иванович Ежов, замечательный наш сценарист, автор "Баллады о солдате", "Белого солнца пустыни", «Сибириады» и многих ещё оставшихся в памяти картин, любит говаривать: "Все режиссеры — говны". Справедлив он или нет, не столь уж и важно. Естественно, что между двумя профессиональными цехами, кровно необходимыми друг другу, всякие могут быть отношения. А вот употребление множественного числа занимательно. Есть в этом какая-то рационально необъяснимая прелесть и тонкость. И даже уважительность к обругиваемым. Дескать, не то чтобы я вас всех считаю аморфной фекальной массой. Каждый в своем роде неповторим, удостоен этого именования строго индивидуально. А вот все вместе, извините, говны.

В общем, эталон — эталоном, а градации остаются. Скажем, из ученых трудов А.Ланькова узнал, что в корейском языке, помимо обычного слова, аналогичного нашему, было и почтительное слово «мэу», обозначавшее исключительно отходы жизнедеятельности королевских особ. Соответственно и специальный стульчак для высочайших особ именовался «мэутхыль». В иерархическом обществе, как видим, соблюдалась и иерархия экскрементов. Может быть, если тебя обзывали не просто какашкой, а подобострастным «мэу», это звучало уже почти как комплимент.

Или, возвращаясь в края родимых осин, тоже ведь видишь, что и дерьмо может быть разным. Скажем, просто насрать соседу — это месть. Подбросить ему же палочку дрожжей в дачный сортир — это месть страшная, запредельная. Это уже не просто смешать с говном, а с говном вскипевшим, взбродившим, осатаневшим, не знающим меры и удержу.

Здесь уже самое место вспомнить поэтическое наследие Александра Галича, одно из самых философических его стихотворений:

"В Серебряном боре, у въезда в Дом отдыха артистов Большого театра, стоит, врытый в землю, неуклюже отесанный, деревянный столб. Малярной кистью, небрежно и грубо, на столбе нанесены деления с цифрами — от единицы до семерки. К верху столба прилажено колесико, через которое пропущена довольно толстая проволока. С одной стороны столба проволока уходит в землю, а с другой — к ней подвешена тяжелая гиря.

Сторож дома отдыха объяснил мне:

— А это, Александр Аркадьевич, говномер… Проволока, она, стало быть, подведена к яме ассенизационной! Уровень, значит, повышается — гиря понижается… Пока она на двойке-тройке качается — ничего… А как до пятерки-шестерки дойдет — тогда беда, тогда, значит, надо из города золотариков вызывать…

Мне показалось это творение русского умельца не только полезным, но и весьма поучительным. И я посвятил ему философский этюд, который назвал эпически скромно:

ПЕЙЗАЖ

Все было пасмурно и серо,

И лес стоял, как неживой,

И только гиря говномера

Слегка качала головой.

Не все напрасно в этом мире

(Хотя и грош ему цена),

Покуда существуют гири

И виден уровень говна!"

Продолжая ход наших размышлений, замечу следующее. Говно, мой уважаемый читатель, как ты сам, возможно, знаешь или догадываешься, бывает не только натуральное. Где натуральное, там, раньше или позже, появляется и искусственное. Кучу вполне правдоподобного резинового дерьма разной расцветки ты можешь приобрести, к примеру, в магазине забавных ужасов на Старом Арбате. Жутко смешно подложить такой сюрпризец на ковер хозяевам дома или в кабинет дорогому начальнику и с компанией друзей наблюдать за реакцией. Что называется — уссаться-обосраться! Тут ещё и простор для творчества: сам изобрети, куда бы подложить эту остроумную штуку. Думаю, парни, первыми придумавшие этот «фекальный» бизнес, вдоволь насмеялись, особенно на пути из банка домой.