Дик Фрэнсис - Банкир

Мир вернулся, точно его разом включили: вот я без чувств, а в следующую секунду очнулся. Ни тебе серой мути оцепенения, ни искр из глаз, просто щелчок выключателя.

Я лежал на спине в какой-то зловонной соломе, в стойле, освещенном электричеством, а с высоты шести футов на меня подозрительно уставился гнедой жеребец.

С минуту я старался сообразить, как сюда попал: уж больно неправдоподобным было положение. Потом ко мне вернулось воспоминание о красном полушарии, ударившем меня между глаз, а потом разом вспомнился весь вечер.

Кальдер.

Я находился в стойле в конюшне Кальдера. Я находился здесь предположительно потому, что Кальдер перетащил меня сюда. Пока что. Пока — что?

Подбадривая себя мысленно, я попытался встать, но обнаружил, что сознание восстановилось полностью, а вот чувства — нет. Голова моя закружилась волчком, стены опрокинулись, серые бетонные блоки явно собрались обвалиться на меня. Тихо чертыхнувшись, я попытался еще раз, помедленнее, приподняться на одном локте, с трудом удерживая глаза неподвижными в глазных впадинах.

Верхняя половина двери стойла внезапно распахнулась, петли взвизгнули. В проеме показалась голова Кальдера; когда он увидел, что я очнулся, лицо его выразило смятение и испуг.

— Я думал, — сказал он, — что ты будешь без сознания... что ты даже не узнаешь. Я так сильно тебя ударил... ты должен был вырубиться. — Голос, выговаривающий эти невозможные слова, звучал совершенно естественно.

— Кальдер... — прошептал я.

Он смотрел на меня уже не с ненавистью, а как-то даже виновато.

— Мне жаль, Тим, — сказал он. — Мне жаль, что ты пришел.

Стены вроде бы приостановились.

— Ян Паргеттер... — шепнул я. — Это ты... убил его? Или не ты?

Кальдер извлек яблоко и рассеянно скормил его лошади.

— Мне жаль, Тим. Он был таким упрямцем. Он отказался... — Кальдер потрепал шею лошади. — Он не делал то, чего я хотел. Сказал, что с него довольно, он выходит из игры. Сказал, что остановит меня, понимаешь ли. Он на секунду задержал взгляд на лошади, а потом перевел на меня. — Зачем ты пришел? Ты мне нравился. Мне жаль, что все так случилось.

Я вновь попытался привстать, и опять меня закружил водоворот. Кальдер подался назад, но всего на один шаг и остановился, поскольку я неспособен был подняться и напасть на него.

— Джинни... — сказал я. — Только не Джинни... Скажи, что не ты убил Джинни...

Он только смотрел на меня и не говорил ничего. Потом сказал — просто, с явным сожалением:

— Хотел бы я ударить тебя покрепче... но похоже... достаточно. — Он сделал еще шаг назад, так что теперь я видел один кудрявый шлем, на который падал свет, а глаза его скрылись в темноте; и пока я с усилием старался привстать на колени, он закрыл верхнюю дверцу, запер на задвижку и снаружи выключил свет.

Внезапно ослепленному, мне стало еще трудней подниматься, но по крайней мере я не мог видеть, как вращаются стены, только чувствовал, что они кружатся. Пошатнувшись, я нащупал стену и наконец более-менее выпрямился, привалившись спиной, и мозги мои понемногу пришли в равновесие.

Через какое-то время во тьме проявилось серое продолговатое пятно окна, и когда мой четвероногий сосед повернул голову, я увидел, как в его глазу блеснуло светлое отражение.

Окно... Путь наружу.

Я пополз вдоль стены к окну и обнаружил, что изнутри оно перегорожено, явно не для того, чтобы лошадь не сбежала, а чтобы она не разбила стекло. Так или иначе, пять толстых прутьев были вмурованы в бетон сверху и снизу, надежные, как тюремная решетка. Я беспомощно потряс ее обеими руками и убедился, что они укреплены намертво. Сквозь пыльные оконные стекла мне сбоку видна была приемная, и пока я стоял там, держался за решетку и смотрел, Кальдер хлопотливо сновал туда-сюда через открытый освещенный дверной проем, перенося что-то из помещения в свой автомобиль. Я ясно видел, как портфель Яна Паргеттера перекочевал на заднее сиденье, и досадливо припомнил, что связка отмычек осталась торчать в одном из его замков. Я видел, как Кальдер охапками выносил баночки без этикеток, набитые капсулами, и коробки, наполненные неизвестно чем, и осторожно складывал все это в багажник, а потом запер его. Кальдер старательно заметал следы. Я заорал, окликнул его, но он либо не услышал, либо не счел нужным услышать. Единственным результатом было то, что за моей спиной пугливо дернулся жеребец, переступил копытами и беспокойно закружился по стойлу.

— Тихонько, — ласково сказал я. — Стой спокойно. Все в порядке. Не пугайся.

Тревога животного улеглась, и через окно я разглядел, как Кальдер выключил свет в приемной, запер дверь, сел в машину и тронулся с места.

Он поехал через подъездной путь на главную трассу, не к своему дому.

Огни его автомобиля мелькнули за деревьями, когда он вывернул через ворота, и пропали; и мне вдруг стало очень одиноко, заключенному в этом грязном месте Бог знает на какой срок.

Глаза потихоньку привыкали к темноте, и в тусклом свете неба мне вновь стали видны очертания стойла, стены, ясли... лошадь. Огромному темному существу не нравилось, что я здесь, оно никак не могло угомониться, а я не мог придумать, как избавить его от своего присутствия.

Потолок был сплошным, не как в иных конюшнях, где стропила под крышей открыты. В других местах проворный человек мог перекарабкаться через перегородку из одного стойла в другое, но не здесь; да и в любом случае никто не обещал, что за следующей дверью будет лучше. Там может оказаться другое стойло, но, по всей вероятности, так же тщательно запертое.

В карманах моих брюк не оказалось ничего, кроме носового платка.

Складной ножик, деньги и ключи от дома были в моей куртке, на заднем сиденье моей незапертой машины, стоящей на дороге. Темный свитер помогал мне двигаться быстро, бесшумно и незаметно, однако в нем некуда было спрятать даже монетку, которая пригодилась бы мне в качестве отвертки.

Я сосредоточенно соображал, что может сделать голыми руками человек, чего не может лошадь, превосходящая его силой, но во тьме не мог найти ничего, чтобы развинтить петли или снять с них дверь; нигде ничего такого случайно не валялось. Мало приятного, но, похоже, именно здесь мне предстояло дожидаться возвращения Кальдера.

А потом... что потом?

Если он намеревался убить меня, почему он уже не покончил с этим? Еще пару раз взмахнуть огнетушителем... и я ничего бы об этом не узнал. Я подумал о Джинни, точно зная теперь, как это было с ней. Вот она жила, дышала, мыслила, а в следующий миг... уже нет.

Подумал о Яне Паргеттере, убитом одним ударом своей же медной лампы.

Подумал о том, как был потрясен и расстроен случившимся Кальдер; него отчаяние было настоящим, и, возможно, ничуть не меньше оттого, что это он убил человека, о котором скорбел. Кальдер горевал о потере друга по работе... друга, которому сам же нанес удар. Должно быть, он убил его, подумал я, в припадке необузданного гнева, за то... как он сказал? За нежелание продолжать, за желание преградить путь действиям Кальдера... и его планам. Кальдер нанес мне удар с той же быстротой, не раздумывая, не размышляя о последствиях. И ко мне он тоже был привязан как к другу, без сомнения, вдобавок сам после этого в спешке бросил, что я ему нравился.