Дик Фрэнсис - Игра по правилам

— Это один из наркотиков, способствующий выработке адреналина. После нашей с тобой беседы я специально попросил лабораторию проверить на все подобные вещества. Во время обычного выброса адреналина спустя некоторое время определенный фермент нормализует его уровень. Кокаин блокирует действие этого фермента, и эффект адреналина становится более продолжительным. Главным продуктом распада кокаина является бензил экгонин. Его-то и обнаружили сегодня днем в лаборатории.

— В Америке были случаи... — неуверенно начал было я.

— Там это тоже не является частью необходимой проверки на допинг.

— Но ведь Николас Лоудер наверняка должен был быть в курсе дела, — безучастно промямлил я, все еще не в состоянии прийти в себя.

— Я почти уверен в этом. Кокаин необходимо вводить прямо перед соревнованиями, потому что его эффект непродолжителен. Это может быть за час, максимум — за полтора до скачек. По лошади это трудно определить. Нет никаких данных. Хотя метаболит появится и в крови, и вскоре после этого в моче, его можно будет определить лишь в течение не более сорока восьми часов, однако с лошадью нельзя ничего утверждать наверняка. У Дазн Роузез мы взяли анализ в понедельник вечером, то есть через пятьдесят два часа после скачек. Наличие метаболита в лаборатории не вызвало никаких сомнений, но они не могли сказать ничего определенного по поводу количества введенного кокаина. Они все это рассказали мне очень и очень осторожно. У них гораздо больше опыта проведения подобных исследований с людьми. Они говорят, что у людей возбуждение наступает довольно быстро, длится в течение минут сорока и затем сменяется некоторой подавленностью.

— Замечательно, — вставил я.

— У лошадей же, — продолжал он, — как они считают, это может происходить мгновенно.

Я вспомнил о поведении Дазн Роузез как в Йорке, так и на видеокассетах. Он несомненно становился норовистым где-то на пути от стойла, где его седлали, до старта.

— Однако, — добавил Фил, — они говорят, что это может прибавить лишь выносливости, но не скорости. От этого лошадь быстрее не поскачет, лишь выброс адреналина будет более продолжительным.

«Порой не хватает именно этого», — думал я. Иногда чувствуешь, что лошадь просто не дотягивает до финиша не оттого, что ей не хватает сил, а оттого, что ей не хватает стремления к победе, боевого духа. Некоторых лошадей вполне устраивало быть вторыми. Возможно, им бы как раз и помог беспрепятственный выброс адреналина.

Кофеин, обладающий аналогичным эффектом, был в скачках запрещен.

— Почему не проверяют на кокаин? — спросил я.

— Бог его знает, — ответил Фил. — Возможно, потому что все считают, что требуемое количество кокаина обойдется владельцу слишком дорого и это непрактично. Я хочу сказать... это может не окупить предполагаемой ставки. Но, говорят, кокаин дешевеет, и достать его становится все проще.

— Я не особо сведущ в наркотиках, — сказал я.

— Ты что, с луны свалился?

— Не мое амплуа.

— Знаешь, как тебя назвали бы в Америке?

— Как?

— Правильным, — ответил он.

— Я думал, так называют гетеросексуальных людей.

Он рассмеялся.

— И это тоже. Ты правильный насквозь и во всех отношениях.

— Фил, — сказал я, — что же мне делать? Его тон тут же стал серьезным.

— Бог его знает. Мои полномочия заканчиваются передачей фактов. Делать выводы и принимать решения тебе. Я могу лишь сказать, что незадолго до вечера понедельника в кровь Дазн Роузез попал кокаин.

— Посредством бейстера? — спросил я.

— Мы не можем с уверенностью утверждать это, — ответил он после некоторой паузы.

— Как и не можем с уверенностью отрицать.

— Если я правильно понял, Харли Остермайер отдал тебе поднятую им трубку бейстера?

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Она все еще у меня, но, как я уже тебе говорил, она чистая.

— Может быть, только на вид, — медленно произнес он, — если кокаин был в виде порошка, мелкие частички могли остаться на ней.

Я вспомнил, что произошло до скачек в Йорке.

— После того как Марта Остермайер, подняв голубую грушу от бейстера, отдала ее Роллуэю, — сказал я, — она отряхнула свои руки. Словно ее перчатки были в пыли.

— Боже праведный, — вырвалось у Фила. Вздохнув, я спросил:

— Если я дам трубку тебе, ты сможешь проверить ее так, чтобы никто не узнал, откуда она взялась?

— Разумеется. Все, как и анализ мочи, будет сделано анонимно. Если хочешь, в лаборатории это сделают срочно. Правда, стоить будет несколько дороже.

— Сделай это, Фил, — попросил я. — Я ничего не смогу решить, пока не буду знать наверняка.

— Хорошо. Ты скоро сюда приедешь?

— Дела Гревила занимают так много времени. Приехать я смогу в выходные, но трубку, наверное, пришлю тебе с кем-нибудь пораньше. Надо, чтобы она была у тебя завтра.

— Хорошо бы, — согласился он. — Тогда завтра к вечеру, может быть, стали бы известны результаты. Самое позднее — в пятницу.

— Договорились и... только не говори об этом Майло.

— Не скажу, но почему?

— Он рассказал Николасу Лоудеру, что мы проверяли Дазн Роузез на транквилизаторы, и Николас Лоудер, позвонив мне, готов был разорвать меня на части.

— О Господи!

— Я не хочу, чтобы он знал об анализах на кокаин. Я имею в виду и того, и другого.

— Можешь быть спокоен, — серьезно ответил Фил, — от меня они об этом не узнают.

«Самая худшая из дилемм», — подумал я, кладя трубку.

Являлся кокаин стимулятором или нет? Распорядители конных состязаний не считали его стимулятором и не проверяли на него. Если я верил в то, что он никак не влияет на скорость, можно со спокойной душой продавать Дазн Роузез Остермайерам. Если я считал, что просто так он бы не победил на соревнованиях в Йорке, то о спокойной душе не могло быть и речи.

«Саксони Фрэнклин» нуждалась в деньгах Остермайеров.

В худшем случае, если бы я получил в банке деньги по чеку, а Дазн Роузез больше уже не побеждал и Марта с Харли как-то узнали, что мне было известно о том, что лошади давали кокаин, я мог распрощаться со всеми «Золотыми кубками» и «Большими национальными призами», которые я еще надеялся выиграть на Дейтпаме. Остермайеры не простили бы то, чего простить нельзя.

Мне казалось, что Дазн Роузез бежал в Йорке довольно целеустремленно и отчаянно боролся до самого конца. Теперь я уже не был в этом уверен. Возможно, он побеждал во всех четырех скачках в состоянии «невесомости», как выражался мой хирург-ортопед; проще говоря, под кайфом.

В лучшем же случае, если я, просто промолчав, обменяю чек на деньги и приведу Дазн Роузез к паре значительных побед, никто никогда ничего не узнает. Я мог рассказать об этом Остермайерам конфиденциально, что их безусловно бы огорчило.