Дик Фрэнсис - Предварительный заезд

— Примерно так, — не без грусти согласился я.

— Я не обидел вас? — встревожился Стивен.

— Нет.

Мы остановились около телефонной будки, и водитель такси подождал, пока мы звонили по нашим двум номерам. У Миши по-прежнему никто не отвечал, а по второму номеру трубку сняли после первого же гудка. Стивен в восторге показал мне оба больших пальца и заговорил. Вскоре он передал мне трубку.

— Это сам Юрий Иванович Шулицкий. Он сказал, что говорит по-английски.

— Мистер Шулицкий? — спросил я.

— Да.

— Я англичанин. Нахожусь сейчас в Москве. Меня зовут Рэндолл Дрю.

Мне дали ваше имя и номер телефона в британском посольстве. Я хотел бы поговорить с вами.

В трубке молчали. Наконец спокойный голос с акцентом, точь-в-точь таким, который передразнивал Стивен, спросил:

— О чем?

Из-за скудности полученной мною по факсу информации я не мог точно обозначить возможный предмет предстоящего разговора и поэтому кратко сказал:

— О лошадях.

— О лошадях? — В голосе Шулицкого не слышалось энтузиазма. — Вечно эти лошади. Я не разбираюсь в лошадях. Я архитектор.

— Гм-м... — Я постарался собраться с мыслями. — Значит, вам уже приходилось говорить о лошадях с другими англичанами?

Снова пауза. И опять тот же спокойный, размеренный голос.

— Приходилось много раз. И в Москве, и в Англии.

Во тьме забрезжил свет.

— Вам не довелось быть в сентябре на международных соревнованиях по троеборью в Бергли?

— Я был на многих соревнованиях по троеборью. И в сентябре, и в августе.

«Вот тебе и раз! — подумал я. — Да это же один из наблюдателей!»

— Мистер Шулицкий, — сказал я со всей возможной убедительностью, очень прошу вас не отказать мне во встрече. Я разговаривал с Николаем Александровичем Кропоткиным. Думаю, он подтвердит, что вы можете без опасений встретиться со мной.

Последовала очень долгая пауза. Затем Шулицкий спросил:

— Вы пишете для газеты?

— Нет, — успокоил я его.

— Я позвоню Николаю Александровичу, — заявил он. — Вот только найду телефон.

— Он у меня под рукой, — сказал я и медленно продиктовал номер.

— Перезвоните мне через час.

Мой собеседник с грохотом бросил трубку, и мы со Стивеном вернулись в такси.

— Когда мы окажемся в моей комнате, — предупредил Стивен, — не говорите ничего такого, что не нужно знать посторонним. Разве что после того, как я скажу вам, что все в порядке.

— Вы серьезно?

— Я иностранец и живу в секции университета, предназначенной для иностранцев. Когда вы в Москве попадаете в помещение, предназначенное для иностранцев, то можете быть уверены, что оно набито «жучками». Исключений почти не бывает.

Здание университета представляло собой серый каменный торт с украшениями. Его башни, испещренные рядами узких окон, вздымались на высоком холме над рекой. На противоположном берегу располагался стадион имени Ленина, где атлетам-олимпийцам предстояло бегать, прыгать и метать всякую всячину, а за ним открывался вид на центр города.

— Как же они справятся с целым городом, полным иностранцев? — спросил я.

— Будет преобладать апартеид. — Русский акцент подчеркнул эту злую шутку. — Будет безжалостная сегрегация.

— Почему же вы приехали в Россию, раз так относитесь к тому, что в ней происходит?

Стивен сверкнул глазами.

— Как и все остальные, я люблю эту страну и ненавижу здешний режим.

А поскольку я могу отсюда уехать, то для меня это не тюрьма.

Мы выгрузились из такси около ворот и вошли в подъезд, предназначенный для иностранных студентов. Огромная наружная дверь терялась в высоченной стене, но помещение за ней было вполне человеческого масштаба. Перед дверью стоял стол, за которым восседала плотная женщина средних лет. Она встретила Стивена скучающим взглядом, как старого знакомого, но при виде меня выскочила из-за стола со скоростью гремучей змеи.

Стивен заговорил с нею по-русски. Она сурово покачала головой. Потом они вместе изучили лежащий на столе список, и наконец женщина позволила мне пройти, продолжая подозрительно буравить глазами мою спину.

— Вот такие драконы охраняют двери по всей России, — пояснил Стивен. — Миновать их можно, только если вы есть в списках. Или если вы не остановитесь перед убийством.

Мы прошли по длинному коридору и спустились на один этаж. Там оказался магазин самообслуживания. Стивен пошел вдоль прилавков в поисках, как выяснилось, свежих пирожных с кремом и бутылки молока.

Около кассы стояла хорошенькая девушка, расплачивавшаяся за продукты.

У нее были светло-каштановые вьющиеся волосы до плеч. Дамы викторианской эпохи попадали бы от зависти при виде ее тонкой талии. Стивен окликнул девушку, она обернулась и приветствовала его радостной дружеской улыбкой, показавшей два ряда великолепных зубов. Стивен представил ее как Гудрун. В этот момент несимпатичная женщина за кассой пересчитала покупки девушки и, судя по всему, разрешила ей уйти.

Когда девушка собирала покупки, у бутылки с молоком отвалилось дно и молоко хлынуло на пол. Гудрун изумленно уставилась на казавшуюся целой бутылку, которую она продолжала держать в руке, и на молочные реки, стекавшие с ее ног.

После этого разыгрался целый спектакль. Стивен говорил, что девушка должна взять целую бутылку взамен разбитой. Несимпатичная дама трясла головой и указывала на кассу. Последовало краткое сражение, в котором победила несимпатичная дама.

— Она заставила ее купить другую бутылку, — с отвращением сказал Стивен, когда мы вышли из магазина.

— Я так и думал.

— Они здесь делают бутылки наподобие труб, а потом приваривают к ним дно. Но так или иначе Гудрун зайдет выпить с нами чаю.

Гудрун была из Западной Германии, из Бонна. Ее присутствие озарило комнату Стивена — каморку восемь на шесть футов, где помещались кровать, стол, заваленный книгами, стул и застекленный книжный шкаф. На полу лежал маленький коврик, высокое узкое окно прикрывали куцые зеленые занавески.

— Отель «Риц», — иронически хмыкнул я.

— Мне повезло, — возразил Стивен, вынимая из книжного шкафа три кружки и освобождая для них место на столе. — Русские студенты живут в таких комнатах вдвоем.

— Если бы тут было две кровати, то невозможно было бы открыть дверь, — возразил я.

— Можно, если постараться, — пожала плечиком Гудрун.

— И никаких выступлений протеста? — поинтересовался я. — Никакой борьбы за лучшие условия жизни?

— Это не допускается, — серьезно сказала Гудрун. — Любой, кто попробует протестовать, будет немедленно отчислен.

Она прекрасно, почти без акцента говорила по-английски. Стивен сказал, что русский язык она тоже знает очень хорошо. Сам он сносно владел немецким и свободно говорил по-французски. Я вздохнул про себя: сам я не достиг успехов в иностранных языках. Стивен отправился готовить чай.