Владимир Кашин - По ту сторону добра

Струць невольно оглянулся, словно испугался, что на полуобнаженную девушку кто-то смотрит. Ему стало жарко.

Джейн засмеялась, в глазах ее запрыгали веселые огоньки.

— Это же не страшно, правда? И на пляже так можно ходить… И танцевать так гораздо приятней… Но это же еще не полный стриптиз, Виктор… — Она грациозным движением взялась за юбку, как будто и ее собиралась снять.

— Джейн! Перестаньте.

— Я знаю, вас приставил ко мне тот хмурый начальник, полицейский философ, чтобы вы следили за мной. А английское произношение — это только зацепка. Но что вы у меня выпытаете, если я о преступлении ничего не знаю. А если знала, то не скрыла бы — ведь в моих интересах помочь вашей милиции, чтобы быстрей закончить с этой историей и уехать домой. Как вы этого не понимаете?!

— Джейн! Оденьтесь!

— Мистер Струць испугался? Или, может, вы из вайссквод? [4] Вайссквод — отдел полиции, который следит за моральным поведением людей (англ.) . Как это перевести на украинский… Полиция моральности… У вас есть такая полиция, что следит за поведением, особенно девушек? Смотрите, Виктор, у меня еще молодое красивое тело. — Держа руки на затылке, Джейн начала медленно поворачиваться. — Но мне уже тридцать…

Перед глазами лейтенанта все закружилось: и матовые, цвета топленого молока, груди девушки, и листья грабов, и далекая лесная дорожка внизу, и голубое небо над ней. Все это то обретало четкие очертания, то расплывалось перед глазами, словно в неотрегулированном бинокле или на экране испорченного телевизора. Джейн продолжала поворачиваться перед ним.

— Виктор, я еще молода и хороша… Смотрите, смотрите… Но скоро я постарею, и Генри последняя моя надежда… Меня нельзя задерживать. Я рискую, что он не дождется… Виктор! — вскрикнула она и, подойдя к лейтенанту, вдруг обвила руками его шею. — Пожалейте меня. Будьте другом, помогите…

Ее тугие груди жгли Струця сквозь рубашку, и он боялся пошевелиться.

— Уговорите вашего подполковника, чтобы отпустил меня. Зачем я вам? Тут останется мама. Это все равно что я…

— Джейн, это не зависит от меня и даже от Коваля. — Лейтенант крепко взял девушку за талию и оторвал от себя.

Деревья перестали кружиться перед глазами, листья, лесная дорожка утратили свои расплывчатые очертания.

Какое-то мгновение Джейн стояла перед ним с опущенными плечами. И вдруг гордо подняла голову и презрительно усмехнулась.

Лейтенанту она стала невыносимо гадкой.

Мисс Томсон подняла с земли блузочку и, повернувшись спиной к Струцю, начала одеваться. Лейтенанта поразила такая резкая трансформация: на его глазах прекрасная девушка превратилась в фурию.

— Идемте, мисс Томсон, отсюда, — негромко произнес он.

Джейн не ответила.

Лейтенант не торопил.

Наконец, так и не повернувшись к Струцю лицом, она твердо сказала:

— Я не пойду с вами! Идите прочь! Я сама доберусь в город!

— Но вы не знаете дороги.

— Я прекрасно знаю и приеду электричкой или автобусом. Или возьму такси. В конце концов, вас это не касается.

— Я привез вас сюда. И должен отвезти домой.

— Разве я арестована? Мне не нужен конвоир.

— Я забочусь о вас.

— А я не хочу вас больше видеть.

Так закончилась эта встреча. Струць направился к остановке автобуса. По дороге несколько раз оглядывался и издали следил за Джейн. Успокоился, только когда она приблизилась к платформе, откуда электропоезда шли к пригородному вокзалу. Теперь его мучила новая проблема: рассказать об этой истории Ковалю или нет? Конечно, должен бы рассказать. Но как рассказать о таком?!

И надо же было такому случиться — Коваль постучал в номер Томсон вечером, именно тогда, когда был нужен. Возле дверей ему показалось, что в комнате громко хохочет Джейн, а миссис Томсон что-то возмущенно выкрикивает.

Женщины не услышали легкого стука, и только когда подполковник постучал сильнее, в номере наступила тишина.

— Разрешите? — спросил Коваль, чуть приоткрыв дверь.

— Кам ин! [5] Войдите! (англ.) — громко выкрикнула Кэтрин. — Кам ин! Это вы, подполковник?

Не успел Дмитрий Иванович закрыть за собой дверь, как миссис Томсон набросилась на него. Ничего не поняв из ее рассказа, в котором, волнуясь, женщина путала украинские слова с английскими, Коваль попросил ее успокоиться и толком пояснить, что случилось. Кэтрин в ответ упала в кресло и, обхватив голову руками, заголосила: «Инпосибл! Инпосибл! [6] Невероятно! Невероятно! (англ.) Какой ужас!»

Коваль, видя, что от Кэтрин ничего не добьешься, обратился к Джейн, которая стояла, прислонясь к косяку балкона.

Когда подполковник назвал ее имя, девушка повернулась к нему лицом, и он увидел, что она плачет. Слезы ручьем текли у нее по щекам.

«Две истерички одновременно. Многовато».

Взял Джейн за руку и повел к свободному креслу. Девушка покорно села.

— Так что же у вас тут случилось, Джейн?

— Это он, он… ваш Струць, — произнесла, задыхаясь, девушка. Грудь ее поднималась и опускалась рывками, и она не могла спокойно говорить.

— Что Струць?

— Ваш офицер Струць!.. — Джейн опять заплакала.

Коваль рассердился:

— Говорите толком!

И вдруг, чего-то испугавшись, неспокойно взглянул на девушку. «Черт возьми, что мог такое выкинуть лейтенант, от чего обе женщины вне себя?» Набравшись терпения, подошел к столику, на котором стояли бутылки с минеральной водой, наполнил стакан и поднес его Джейн. Девушка отмахнулась, но миссис Томсон протянула руку, и Коваль отдал стакан ей. Выпив воды, Кэтрин наконец сказала:

— Ваш лейтенант оскорбил Джейн. Очень тяжело. Будем жаловаться послу. — Глаза миссис Томсон полыхали гневом.

Коваль не привык пугаться. В каких только переплетах он не был и на фронте, и в этой послевоенной, так называемой «мирной» жизни милиции, где всегда есть «местные бои». Однако никогда не испытывал чувства, при котором холодеет кровь в жилах. Сейчас это чувство было для него неожиданным и оскорбительным; он растерялся, что случалось с ним очень редко, и прошла чуть ли не целая минута, пока взял себя в руки и смог говорить своим обычным, ровным голосом:

— Что же такое сделал лейтенант Струць? Чем обидел Джейн? Насколько мне известно, он с большой симпатией и уважением относится к вашей дочери. Радовался, что, разговаривая с ней, имеет возможность усовершенствоваться в английском языке.

Произнося этот долгий в данной ситуации монолог, Дмитрий Иванович вспомнил, как предупреждал Струця, чтобы тот не очень увлекался девушкой, ибо понимал, что «филологическое задание» для лейтенанта было счастливым подарком судьбы в не всегда приятной сыщицкой службе. Подполковник почувствовал, как у него нарастает гнев. «Не выйдет из Струця оперативник! И вообще, наверное, придется распрощаться с ним!»