Райдо Витич - О чем поет ночная птица

Намеренно ли он ввел тогда в заблуждение Зеленина, сам заблуждался, специально лгал, был обманут — Русу было все равно. Его даже не заботило, как тот прожил двенадцать лет, что разделили их с того выстрела у обрыва. Грабил, убивал, насиловал, давил, помыкал? Едино. Потому что Арслан просто мертв для него, хоть еще и жив. Мараться об него Руслан не собирался, но придушить «цивилизовано» считал делом чести. Лояльность Дагаева там, тогда вызывала у Руслана недоумение сродное уважению, как всегда нечто неопознанное, неопределенное и недоступное пониманию вызывает осторожность и желание понять. Невольное уважение к силе, что несмотря на естественное давление, сдерживает человека, не давая сломаться, стать как все. Даже его белую рубашку он тогда воспринимал не как вызов, а как заявление о непоколебимости своих принципов, о стойкости характера и презрение к тем, кто навязал войну народу.

Но сейчас, глядя с финиша двенадцатилетнего отрезка жизни после смерти, Руслан испытывал лишь брезгливость, воспринимая ту лояльность не как проявление цельности и личностной силы, в как равнодушие, эгоизм. Просчитанность и корысть.

В чем-то они сравнялись в тот миг, когда Рус нажал на спуск, но даже это развело директории их взглядов. Зеленин не понимал Дагаева тогда и не понимал сейчас, но догадывался, что тот хочет. Деньги или что-то эквивалентное им. Все просто и пошло. Ничего нового ни в мире, ни в человеческом сообществе нет, не было и не будет. Деньги, став Богом человеку единожды, останутся им на веке и только им он будет кланяться, им молиться, ими защищаться и оправдываться, им приносить жертву. И какого бы достоинства, номинала, названия, типа не были бумажки — цвет у них всегда один — цвет крови. Его не выявляют детекторы, но он всегда на них. Жизнь базируется на "трех китах": женщине, деньгах, власти. Чтобы не происходило имеет перечисленные причины, когда одну, когда две, а когда сразу три. И ничего нового. Правда, есть еще месть, но та имеет причину, отправляя к пункту первому: женщина, деньги, власть.

В этом уже Рус ничего нового не изобретал. Смотрел на Виту и понимал — на ней сошлось все от лиха до радости, от вздоха до выдоха ее и его. Поэтому он сделает возможное и невозможное, но его девочку больше никто ничем и никогда не потревожит, как не вытащит из того мирка, в который ее отправила пуля Руслана. Но это уже его крест, его вина и только его ответ за нее.

Сколько таких пешек было расставлено на карте Чечни, сколько на карте Афганистана, Абхазии, Югославии, других стран, городов, селений — жизней? Сколько их пало в бою, не заметив ни жизни, ни смерти, не осознав кем и чем они были, зачем и для кого?

И пусть он станет одной из пешек, но только не Вита, только не она. Больше он не даст поставить ее на «доску» и защищать чужие позиции.

— Слушай, — подвинулся к нему Андрей и тихо сказал, стараясь не обращать внимания на Леонида и Виту. — Ты в благородство поиграть решил, твое право, твое дело, только я роль бедного родственника играть не согласен.

— Никто не заставляет.

— Тогда рули к нашему дому.

— О сестре подумал?

— Столько лет думал, что еще столько же без помощи обойдусь.

— Позже обсудим, — отрезал Рус, заметив, что девушка навострила ушки, побледнела.

— У нас неприятности? — спросила у Андрея. Тот выдал белозубую улыбку клоуна:

— Только одна — я пропустил свой любимый сериал.

Вита фыркнула и засмеялась, теряя бледность лица и испуганный вид:

— Ты никогда их не смотришь.

— А что он смотрит? — поинтересовался Зеленин, чтобы отвлечь ее и еще дальше увести от пугающей ее темы.

— Футбол и теннис.

— Теннис? Ого! А ты?

— Футбол и теннис. С Андреем.

— Не скучно?

— Засыпает на первом тайме, — с улыбкой поведал мужчина и убрался обратно, к Леониду. Тот как в воду воды набрал: смурной до необычности. Но трогать его не входило в планы Руслана, понимал он, что Лене переварить надо явление Виталии, свыкнутся с мыслью, что она не подружка на одни выходные. К тому же он подозревал, что Иванов молчит, чтобы в раздражении не сползти в ядовитый сарказм, что водилось за ним. А что раздражен, по взглядам уловить легко можно было. Нервировали его новые знакомцы, без которых он еще столько же лет прожил не печалясь и Русу тоже самое завещая. Но впервые, пожалуй, их взгляды разошлись. Одного усиленно тянуло на кривую наклонную, как слепого юнца, а второй чувствовал себя мудрым, но косноязычным стариком, который слов оптимальных для вразумления подобрать никак не мог.

— Лихая ситуация, — буркнул.

— Не бойся, пройдут выходные, пройдет блажь твоего друга, — тихо, но уверено бросил Андрей.

— Думаешь?

— Мечтает, — ответил за него Зеленин.

— А я мечтаю, что мы найдем город, который понравится насовсем. Тогда Андрей приведет мне сестренку, женится и у него появятся деточки, — сказала девушка.

— Хочешь нянчиться с малышами?

— Очень.

— Своих надо завести.

— Мне нельзя, — девушка резко, буквально за секунду огорченно помрачнела. Рус глянул на нее и подумал, что ей действительно будет тяжело выносить ребенка, но с другой стороны есть масса всяких клиник и невозможное вполне может стать возможным.

— Под присмотром специалистов….

— Мне нельзя! Я… как это? — наморщила лоб, вспоминая, к Шустрикову развернулась вопрошая. Тот отвернулся к окну:

— Погода хорошая.

Зеленин понял: какой-то доброхот видно сказал Вите, что она ненормальная, значит, дети у нее будут ненормальные, значит нельзя ей детей иметь.

Дать бы в зубы этому умнику!

— У тебя будут здоровые и красивые дети, — бросил, подбадривая.

— У меня не будет!… - в голосе появились нотки истерики. Видно эта тема была столь же болезненной, как тема дома. Не даром Андрей подвинулся к сиденью сестры и повторил ей в лицо спокойно, но с нажимом:

— Погода, говорю, хорошая.

— А?… Да-а…

Рус чертыхнулся: "знать бы все «больные» темы, чтобы не задевать их и впредь не травмировать Виту. Нужно будет спросить Андрея".

А тот продолжал отвлекать:

— Выходной классно провели, да?

— Ага. Катерине помогли. Морковку всю пропололи, — и повернула голову к Русу. — Вообще, я люблю салат. Он пушистый.

— А я кинзу люблю, — включился в разговор Леня тоном прокурора.

— Она злая, — заметила Вита.

— Нормальная. Если всю грядку не есть.

— На вид.

— А-а, — протянул, заподозрив, что опять что-то не так понял. — Салат тоже не на вкус, а на вид любишь?

— Ага.

— Ага? — и губы поджал, глянув на друга с немым осуждением: ну, вот о чем с ней говорить? Ей про «а», она про «б» и пойми, что из чего вытекает! Я пас! Отвернулся к окну.

Но дома у Руслана, в гараже, когда брат с сестрой ушли наверх, он перехватил друга за локоть и сказал: