Игорь Галеев - Лень, алчность и понты

Афанасий надписал:

"Желание. Сиплярский. Пусть..." тут он задумался - как выразиться совокупится, переспит, трахнет, произведет соитие, поимеет, ляжет в постель... И решил: "переспит с Еленой, которую он хочет".

Появилась надпись:

"Желание не обозначено, нет выразительности".

"Какой ещё выразительности?" - изумился Афанасий и надписал:

"Есть варианты?"

Лист молчал.

Тогда Афанасий начал снова:

"Пусть Сиплярский под каким-нибудь предлогом придет к ней и переспит, ибо она его тоже захочет, потому как он мужчина, а она женщина".

Лист отреагировал:

"Нет выразительности. Предлог. Мотивация Женщины. Поза."

"Какая там поза?"

Но до него дошло - чего от него требуют. От него хотят более детального выражения желания.

Но не садиться же ему за сочинение и выписывать, как он представляет сиплярское траханье!

И все-таки он сел за сочинение. Он написал, что Сиплярский, горя желанием, под предлогом задушевной беседы приходит вечером к Елене, они выпивают, танцуют, целуются и ложатся в постель, потому как и ей хочется ласки и мужеского естества.

"А позу они выбирают по собственному усмотрению", - с вызовом закончил новоявленный сценарист.

Лист хладнокровно отреагировал:

"Решение принято."

И Афанасий подумал:

"Подлец все-таки. Подставляю эту милую женщину."

Все эти манипуляции с листом походили на ворожбу или колдовство. И скоро Афанасий пожалел о своем эксперименте.

Вечером он все ходил вдоль забора, стараясь не прозевать приход Сиплярского. И уже стемнело, когда он увидел его - с цветами, с бутылкой и навеселе.

- Старик! - обрадовался Сиплярский Афанасию. - Какой вечер! Вся природа наполнена любовью, все дышит негой и желанием!

- А ты куда?

- Старик! Я кажется, влюбился! Вот просто взял и втюрился почти с первого взгляда! Я с банкета, еле высидел, так тянуло к ней - просто увидеть, слушать её голос, он у неё как песня! Ты видел когда-нибудь таких женщин? Она такая чистая, умная, смелая! Она одна, не знаешь?

Это он уже прошептал каким-то плотоядным заговорщицким голосом.

- Не знаю

- Представляешь, я залез в чужой палисадник и наворовал для неё цветов! Я никогда ничего не воровал, а тут! Я для неё все что хочешь могу сделать. Скажет - удавись, удавлюсь! Скажет - убей - убью! Это я сегодня отчетливо понял!

- Да что, она такая кровожадная что ли?

- Я чувствую - в ней огромная тайна. Она вся - тайна!.. Старик, я побежал, я должен её увидеть!

И влюбленный заспешил во двор к Елене.

То, что в этот вечер произошло, Афанасий узнал на следующий день, когда не выдержал и сам зашел к Сиплярскому.

Тот жил в совсем ветхом строении, но зато участок был большой - с огромными веселыми соснами, заросший вдоль заборов кустами сирени и малины.

Афанасия встретил дядя Сиплярского - скрюченный старик, худой и почти горбатый. У него были удивительно глубокие и печальные глаза. И какое бы состояние не изображалось на лице, глаза оставались неизменными - вечная тоска излучалась из них, но тоска не пугающая, а мудрая.

- Зовите меня дядей Осей, - сказал он, когда узнал, что пришел гость к его племяннику. - Я теперь всем дядя, всем родственник. И это хорошо.

Дядя Ося оказался разговорчивым и любопытным. Он не торопился вводить Афанасия в дом и очень быстро завоевал его интерес к собственной персоне. Они поговорили о том, о сем, прогуливаясь между соснами, когда вдруг очень просто старик спросил:

- Вас интересует еврейский вопрос? Не удивляйтесь, мой племянник, Алька, немного болтлив. Это ничего, он не успокоится, пока не наклеит на человека этикетку. Вас он считает антисемитом. - старик улыбался. - Алька дурак. Вы просто познающий человек, Вам интересна история, Вы же археолог, Вы копаете.

- Много Вы обо мне уже знаете.

- Да что Вы! Разве знать, что Вы археолог, это уже знать все? Я себя-то за всю жизнь может быть на половину раскопал. И все больше черепки от ночных горшков, ни одной золотой пластины, так, иногда, песчинки золотые находил, а всего больше нарыл исторического мусора.

- С Вами приятно пообщаться, - ободрил Афанасий.

- Со мной? Что Вы, нет! - старик был искренен. - Я зануда в быту, а потом - я узкий специалист, я почти всю жизнь занимался составлением учебников по русскому языку. Работа не особо творческая, просто - работа. Со мной можно поговорить изредка, вот как сейчас, а жить со мной трудно.

- А с кем легко.

- Это правда. А Алька - он дурак, он просто человека не ценит, он всем ярлыки вешает. Всех баламутит, везде бегает, обо всех все знать хочет, а настоящие смыслы его и не волнуют. Он и в эту Елену влюбился, потому что она о смысле жизни спросила, а это ему не по зубам, потому что ему нечего сказать, кроме какой-нибудь пошлости.

Старик говорил это со злостью, и было очевидно, что с племянником они живут как кошка с собакой. Но оказалось наоборот.

- Дядя Ося! - окликнул их Александр Антонович.

- Вы заходите как-нибудь, поговорим, - зашептал старик, - Альку вчера эта женщина побила, у него синяк, - быстро добавил он, и неожиданно сладким тоном прокричал: - Идем, Алька, идем! К тебе гость! Ты уже проснулся?

Сиплярский пребывал в веселом настроении, а, может быть, изображал его.

- Я думал, что это не ты! - пожал он руку, - дядя Ося, ты бы чайку организовал.

- Может, чего покрепче, там коньяк остался.

- Давай, - согласился Сиплярский и Афанасию: - представляешь, эта сука вчера меня избила!

- Избила?

- Ну вот, гляди - саданула два раза по морде. Видишь, какой фингал!

Синяк был порядочный, и левый глаз заплыл, отчего выражение было будто Сиплярский лукаво подмигивает.

- Смейся, смейся! Мне самому теперь смешно. Влюбился, понимаешь ли! Да она же вся искусственная!

- А что произошло?

- Ну, слушай. Влетаю я к ней как юноша-десятиклассник (надо же было так напиться!), а она как будто даже ждала меня - обрадовалась, захлопотала, а за эти цветы даже поцеловала в губы - так рада была (Я эти цветы на соседней улице, придурок, наворовал. Теперь и ходить там стыдно!) Ну, я смотрю - баба плывет, тоже вся дрожит, глазами хлопает, хочет сучка, одним словом. А из меня этот любовный бред как полился, веришь, никогда такого пионерства от себя не ожидал! Пою ей: "Леночка, какая Вы утонченная, как Вы двигаетесь, как будто Вы сама женственность, у Вас такие выразительные руки, пальчики, я, как Вас увидел, места себе не нахожу, Вы что-то неземное..." Половину и не помню. Наговорил, короче, целый воз. А она, как телка, глаза посоловелые-посоловелые, молчит и тает. И ты поверь у меня и в мыслях её трахать не было - чистая романтика, любовь идеалиста. Как напасть какая-то! Прямо пакость! Вот перепил, так перепил! Ну ладно, выпили мы, я все пою свою серенаду, потом ещё выпили. Она музыку включила и молча меня танцевать повела. Прижалась гадина, а у меня по всему телу пот, она вся такая сдобная, вся прямо...ну как!... одно причинное место! А у меня-то все навзводе, все трепещет, я зубы стиснул и целоваться даже не могу, вот-вот кончу. К дивану её тесню, она уже готова, прижимает к себе. И только мы с ней это на диван... плюхнулись - у меня, как у пацана какого-то, вся моя радость в штаны утекла. Я сразу и обмяк. А она как бы это почувствовала, замерла, глазами хлопает, а потом привстала и... Я самое главное - совершенно расслабленный, её уже выпустил, ничего ей не делал! А она как звезданет меня раз, потом второй, в один и тот же глаз. Искры! Я ни хрена не понял. Ору: "Вы что?! Вы Что?!" А эта сучка заявляет: "Ты ручонки-то тут не шибко распускай, живо хвост подрежут!"