Игорь Галеев - Лень, алчность и понты

Скоро они стали недоедать. Иногда им приносили картошку, они её запекали и заедали ею совсем дрянную водку. Тогда и случился у Цитруса приступ "белой горячки". Дыба чуть вместе с ним с ума не сошел. Два дня командир безумствовал в землянке и почти не спал, и все визжал, если Серый подходил к нему. Все кричал, забившись в угол: "Не убивай!" А потом вдруг наоборот: "Убью, задушу!" - бросался, последнюю энергию растрачивал. И Дыба не спал, светила лампа, в печи потрескивало, пахло плесенью, а он все выжидал момент, чтобы подсыпать успокоительного в кружку с водой.

Еще сутки спал, не выходя, Цитрус, а потом совсем сдал - ноги ослабели.

- Его нужно в больницу, - посоветовал один местный автолюбитель, заглянувший проведать сторожей. - Но кто там сейчас без денег с ним возиться будет. Хотя все-таки в тепле. Я могу подвезти, но вряд ли возьмут.

- Сделай, а? А то помрет же.

Цитрус согласился. И им повезло. У этого автолюбителя оказался знакомый, который знал одну благотворительную больницу, где принимали таких вот бомжей. Цитруса взяли на неделю, язвы совсем у него расползлись.

- Питание ему нужно хорошее, витамины, к тому же у него язва. Мы его, конечно, помажем, чуток поколем, но это будет временный эффект, - сказала равнодушная врачиха, - у нас средств и лекарств мало.

- Напишите, какие нужно. Пусть самые дорогие.

Она посмотрела на него с недоверием, но все-таки написала рецепт.

И тогда он решился съездить на свою дачу. Там у него была заначка. До этого он не рисковал туда соваться, но сейчас решил. Дача у него была по Ярославской дороге. Полчаса он добирался на электричке. Потом на автобусе. Но на дачу так и не проник. Его выручил прошедший утром снег. Участок был крайний, и дорога к нему вела в тупик, туда сроду никто не ездил, а тут он увидел следы недавно проехавшей машины. Правда, заначка была не в доме, а в заваленке у недостроенной бани, примыкавшей к лесу. Можно было бы обойти участок и перелезть через забор, но он решил сделать это ночью. Вряд ли здесь устроено круглосуточное дежурство, столько времени прошло.

"Дожился, - думал он, сидя на автобусной остановке. - Строил дачу, баню, а теперь все это не мое, как будто и никогда моим не было."

- Че ты тут расселся! - притормозила милицейская машина. - Вали отсюда! Ну, пошел, тебе говорят!

И он пошел, как пес. Здесь же были дачи крутых людей , и за ними власть присматривала. Он и сам когда-то давал не раз таким вот за то, чтобы таких вот, как он теперь, гоняли.

"Это не нравственный урок, - подумал он, - это не возмездие, это обычная возня под солнцем".

И тут его осенило - машина выехала от его дачи, они просто подъезжали посмотреть - не появлялся ли кто? Действительно, следы от машины удвоились. Он открыл калитку и не утерпел, заглянул в окно - все было на месте мебель ему делали по заказу, и на окнах специальные решетки - фиг оторвешь и фиг залезешь. А в доме у него ещё было 70 тысяч, если не нашли.

Заначка оказалась нетронутой. Он ещё специально последил, походил вокруг бани, чтобы было непонятно, что тут делали. Банку выбросил у остановки, а 50 тысяч зеленых сунул во внутренний карман. И поехал к Ларисе.

У неё оказалась пьяная компания. Она и сама была изрядно пьяна.

- Долго же ты себя ждать заставляешь. Я уж думала, что на том свете встретиться придется. Как Палыч-то?

- В больнице, - он вдруг почувствовал страшную слабость.

- Где?

Он назвал адрес.

- Вот деньги и рецепт, ещё ему фруктов купи, - он дал ей пять тысяч.

- Откуда такие деньги? Украл?

- Я пойду, - повернулся он на отяжелевших ногах.

- Да никуда ты не пойдешь! - она схватила его за плащ и с силой дернула на себя. - Иди в ванну, гад! Сейчас все уйдут.

И с какой-то яростью в буквальном смысле затащила его в ванную комнату.

Он увидел себя в зеркале - задубелая грязная кожа, воспаленные глаза, клочья волос из-под идиотской шапочки.

- Ну что, доходяга, покусала тебя жизнь, двинулись-продвинулись? Может хватит по свету рыскать? Чего ещё не видел?

Ему представилась сцена - что вот он стоит в каком-нибудь месте с коробкой или несет бутылки, а навстречу ему Елена - в шикарной шубе и вся такая роскошная, она узнает его и окликнет: "Сережа!", а он просит: "Дай, дамочка, на опохмел, выручи, а?" И ведь это она когда-то целовала его кожу, гладила волосы, стонала в его объятиях, ведь это она говорила "любимый" и неслась рядом с ним в черном "мерседесе".

- Сука, сука! - бормотал Дыба, и слезы лились у него из глаз.

- Да у тебя жар, ты весь горишь! - Лариса сдернула с него плащ и шапку.

- Я пойду, - очнулся он. - Мне Цитрус не велел.

- Я тебе пойду, гад! Я тебе сдохнуть не дам, тебе ещё рано!

Она раздела его догола и усадила под душ.

- Я воин, - бормотал он под струями воды, - я людей убивал, города брал, женщин насиловал, трофеи собирал...

- Ну, тогда я царица Нефертити. - Она вновь скребла и терла его. - И за одну ночь со мной рассчитывались жизнью. Откуда ты только свалился на мою грешную жизнь?

Потом он два дня был как в тумане. Приходил врач, ему ставили уколы, он что-то пил, иногда видел Ларису и путал её с Еленой, потом опять погружался в забытье. Хотя это не стоит называть забытьем. Может быть, наоборот, это припоминание - полная свобода памяти, которая продолжает преподносить пережитое, возможно и не тобой, а кем-то другим, возможно тобой, но другим, возможно тобой, но будущим. Получив полную свободу, память гуляет по просторам вселенной, и нет для неё границ, нет пределов, которые её могли бы остановить, и нет для неё невозможного, нет недостижимого...

Он это осознал, когда очнувшись припоминал все, что видел в "беспамятстве". И ему даже захотелось вернуться в эти живые ощущения и переживания, пусть порой и наполненные ужаса и отчаяния, но и абсолютно своевольные, и главное - из любой ситуации в той жизни всегда был Выход радостное пробуждение, возвращение к жизни, с веселым пониманием, что это был сон и ничего более...

Лариса рассказывала ему, что была у Палыча и что лекарства помогают, что все в больнице удивлены, что какого-то бомжа завалили фруктами.

- Я не сказала ему, что ты болен. Кстати, вот твои деньги, что я нашла в плаще, - она положила сверток на одеяло.

- Ты спрячь их пока. Возьми вот на расходы.

Она взяла.

- У тебя была простуда и что-то нервное... Врач сказал, что ничего страшного.

Потом она его кормила, и ему стало жаль себя - такого ослабшего, бездомного и гонимого. Он даже плакал, уткнувшись в подушку.

- Ничего, - говорила она, - это от слабости. Пройдет.

И действительно прошло, но зато возникла проблема - как жить дальше? Борьба с болезнью возродила в организме былое желание жить полноценной жизнью, иметь какое-то дело.

Он не мог не рассказать Ларисе о себе. Она выслушала его исповедь и сказала: