Лейф Перссон - Другие времена, другая жизнь

— Наш парень прямо какой-то финансовый гений, — заключил Ярнебринг, — покупает акции на сотни тысяч, даже на миллион, в тот же день продает и ложится спать богаче на несколько тысяч. К разговору о риске…

— Мы, по-видимому, его недооценили, — улыбнулась Хольт. — Биржевой тореадор.

— У меня есть приятель, работает в отделе экономических преступлений… — задумчиво произнес Ярнебринг.

— Вот и позвони ему, пусть придет прямо сюда.

— Блестящая мысль, Хольт! И тебе не придется мешками таскать эту муру на службу!

Его знакомый, к счастью, оказался не сильно загружен: он работал над одним налоговым делом уже семь лет, так что днем больше, днем меньше — разницы нет. Прокурорша не стала бы возражать, но он предпочел вообще ничего ей не говорить. Уже через час он сидел за кухонным столом в квартире Эрикссона и листал папки. Хольт занялась кофе, а Ярнебринг продолжал обшаривать кабинет.

— Кофе готов, — сказала Хольт, и в тот же момент детектив из отдела экономических преступлений захлопнул последнюю папку.

— Думаю, здесь можно курить, — сказал он, показывая на стоящую на столе хрустальную пепельницу.

— Рассказывай. — Ярнебринг поощрительно кивнул и отхлебнул свежий кофе. — И кури на здоровье. Покойник вряд ли будет возражать, а коллега Хольт сама с сигаретами на дружеской ноге.

— Умираю от любопытства. Нет, спасибо, я бросила, — улыбнулась она, когда коллега из экономического отдела протянул ей пачку сигарет.

Детективу, работающему в отделе экономических преступлений, все было ясно как дважды два: обычный человек, вроде Эрикссона, не может заработать на коротких биржевых сделках — это теоретически неосуществимо.

— Это нулевая игра, — объяснил он и задумчиво затянулся. — Ты можешь сорвать куш, бывает, что даже несколько раз подряд, но рано или поздно обязательно проиграешь, так что со временем в лучшем случае останешься в нулях…

— А если он хорошо информирован? — возразила Хольт. — Тогда он может…

— По-моему, ты сказал, что он работал в Центральном статистическом управлении, — прервал ее экономист, обращаясь к Ярнебрингу. — Забудь. Для тех, кто играет на бирже, там нет ничего интересного.

— Нет, мы имели в виду не то. Его лучший друг — владелец этой самой брокерской фирмы, через которую он пропускал все свои сделки.

— А почему сразу не сказали? — вздохнул экономист. — Тогда бы мы все решили по телефону.

— Слушаю с все возрастающим вниманием, — улыбнулся Ярнебринг.

— Если ты брокер, эта деятельность — как механическое пианино. Ты покупаешь пакет акций, если цена растет, ты продаешь их и зарабатываешь деньги, и все тип-топ. Если цена падает, ты сплавляешь их кому-то из твоих клиентов, кто оставил заказ, чем, вообще говоря, оказываешь ему плохую услугу. А если дело совсем плохо, всегда есть какой-нибудь фонд или управление, где ты рулишь, и там это все легко закопать. В любом случае у тебя на все готов ответ, а биржа за один день может повернуть — ой как!

— Все равно не понимаю, — призналась Хольт. — Ну, скажем…

— Я приведу пример, — перебил ее экономист. — Допустим, ты мой клиент, а я твой брокер. — Он показал пальцем сначала на Хольт, а потом на себя, чтобы не осталось никаких сомнений. — Утром, еще до открытия биржи, ты мне позвонила и выразила желание купить тысячу акций по цене не больше ста крон за штуку. Ну, например, компании «Муттер и сын» — известные шведские заводы. — Он слегка улыбнулся.

— Ясное дело, — подхватила Хольт. — Я так и делаю каждое утро. Только я пользуюсь услугами Нордбанка, туда мне переводят зарплату. Десять тысяч в месяц после вычетов.

— Чтобы мне много не возиться… — продолжил экономист. — Есть, конечно, множество комбинаций, но, чтобы, как сказано, не возиться, я просматриваю распоряжения на продажу от других клиентов, они уже лежат у меня на столе. И вот, представь себе, я нахожу клиента, который хочет продать акции «Муттер и сын» по цене не меньше девяносто крон за штуку. Ну так вот. Если не усложнять, я уже заработал пять тысяч. Он продает по девяносто, ты хочешь купить по сто. Я получаю разницу, которая после вычета налогов и прочего дает пять тысяч.

— Я бы съел пирог сам, — оскалился Ярнебринг. — Зачем делиться с каким-то Эрикссоном?

— Они так и поступают! — театрально воскликнул экономист. — За исключением редких случаев, когда, скажем, хотят помочь приятелю. И помогают при этом и самим себе.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Хольт. — Что значит «помогают самим себе»?

— Предположим, я таким образом зарабатываю для тебя миллион в год. Это примерно соответствует доходу Эрикссона за последние годы. После вычета налогов — семьсот тысяч. Половину ты платишь мне — комиссионные. Триста пятьдесят тысяч идут в мой карман.

— Это не может быть законно, — возразила Хольт.

— Конечно нет, но риска почти никакого, — уверил экономист. — Надо только держать язык за зубами, тогда риск попасться исчезающе мал. К тому же наказания за такие дела очень мягкие.

— Значит, состояние Эрикссон наживал именно по такой схеме? — спросила Хольт. — Тишлер помогал старому приятелю заработать и сам при этом не оставался без навара.

— Примерно так, — кивнул экономист.

— Выходит, Тишлер использовал Эрикссона и приплачивал ему за беспокойство.

— Вряд ли. — Экономист прикурил новую сигарету. — Тишлер, если верить финансовым газетам, стоит как минимум миллиард. И что ему эти несколько сотен тысяч, кроме ненужного риска?

— Значит, просто помогал старому дружку, — заявил Ярнебринг. Интересно, сколько стоит Ларс Мартин, вдруг подумал он. Со всеми унаследованными деньгами от продажи леса и прочим… Нет, на миллиард не потянет. Какой там миллиард, мысленно усмехнулся он.

— Так что мы с вами плохо выбираем друзей, — вздохнул эксперт по экономике. — Общаемся только с такими же, как мы сами. — Он заглянул в пустую чашку. — А кофе еще есть?

— Зарплата всегда кончается двадцатого, а месяц — тридцать первого, — загрустила Хольт, наливая ему кофе. — Почему молчат профсоюзы?

— Интересно другое, — одобрительно улыбнувшись, кивнул экономист, — почему такой вот Тишлер помогает такому вот Эрикссону. Приятели же есть у всех!

— Может быть, он был влюблен именно в Эрикссона, — ухмыльнулся Ярнебринг.

— Трахались они, вот что, — подвел итог трудам Хольт и Ярнебринга на вечерней оперативке Бекстрём.

— У Тишлера по меньшей мере восьмеро детей, он четвертый раз женат, — с сомнением покачала головой Гунсан. — Я, конечно, с ним не знакома, но сомнительно…

— Он соревнуется во всех категориях, — пошутил Бекстрём, — богатый, похотливый, трахает все, что шевелится. А Эрикссону подкидывал деньжат, чтобы тот не так тосковал по молодым розовым попкам. Миллион туда, миллион сюда — для миллиардера что за разница.