Джозефина Тэй - Поющие пески, Дело о похищении Бетти Кейн, Дитя времени

- Ты имеешь в виду преступления? Я все свои уголовные дела знаю наизусть. С ними ничего сделать нельзя - во всяком случае, пока я тут валяюсь.

- Нет, я вовсе не имела в виду твою работу в Скотленд Ярде. Я хотела предложить кое-что более, - как бы сказать… - более классическое. Что-нибудь из тех тайн, что веками мучили умы…

- Например?

- Ну, скажем, «письма из ларца».

- Только не Мария Стюарт!

- Почему бы нет? - спросила Марта, которая, как все актрисы, видела шотландскую королеву сквозь дымку белой вуали.

- Меня может заинтересовать дурная женщина, но глупая - никогда.

- Глупая? - воскликнула Марта хорошо отрепетированным низким голосом Электры.

- Очень даже.

- Алан, как ты можешь!…

- Если бы она носила другой головной убор, а не корону, никто бы о ней и не вспоминал. Только из-за короны на нее и зарились.

- Ты считаешь, что в летней шляпке она не любила бы столь же страстно?

- Она никого никогда не любила, в шляпке или без.

На лице у Марты отразилось такое возмущение, какое ей только могли позволить вся жизнь, проведенная в театре, и час, затраченный на косметику,

- Почему ты так думаешь?

- Мария Стюарт была шести футов ростом, а почти все чересчур крупные женщины холодны в любви. Спроси любого врача.

Сказав это, Грант тут же подумал: почему раньше, за все годы их знакомства, с тех пор, как Марта впервые использовала его в качестве запасного спутника, ему не приходило в голову, что спокойное отношение актрисы к мужчинам связано с ее высоким ростом. Но Марта не провела параллелей - она продолжала думать о своем кумире.

- По крайней мере она была мученицей. Этого ты не можешь отрицать.

- За что же она приняла муки?

- За свою веру.

- Если ее что и мучило, так только ревматизм. Она вышла замуж за Дарнлея без благословения папы римского, а за Босуэла - вообще по протестантскому обряду.

- Теперь ты еще скажешь, что она и узницей никогда не была?

- Беда в том, что ты представляешь ее вечно заключенной в камеру в башне замка, с решетками на окнах и единственным старым верным слугой, с которым она вместе молилась. В действительности же у Марии Стюарт было шестьдесят человек собственной челяди. Она горько жаловалась, когда их число урезали до каких-то трех десятков, и чуть не лопнула от злости, когда ей оставили только пару секретарей, несколько служанок, вышивальщицу и одного или двух поваров. Кстати, Елизавете приходилось за все расплачиваться из собственного кошелька. Двадцать лет она исправно платила, и все эти двадцать лет Мария Стюарт торговала шотландской короной, предлагала ее любому бунтовщику, согласному посадить ее на потерянный трон, то есть на трон Елизаветы.

Грант взглянул на Марту и увидел, как та улыбается.

- Ну как, проходит? - спросила она.

- Что проходит?

- Твой зуд.

Грант рассмеялся.

- Да. Целую минуту я чувствовал себя отлично. По крайней мере одно доброе дело за Марией Стюарт записать можно!

- Откуда ты так много знаешь о ней?

- В школе я писал о ней сочинение.

- Похоже, она тебе не слишком понравилась.

- Мне не понравилось то, что я узнал о ней.

- Значит, ты не понимаешь трагедии Марии Стюарт.

- Нет, почему же… Но ее настоящая трагедия была вовсе не в том, в чем все считают. Трагедия Марии Стюарт в том, что она родилась королевой с манерами деревенской домохозяйки. Насолить миссис Тюдор с соседней улицы - дело безвредное и даже занимательное; в худшем случае - посудачат немного, перемоют косточки и дело с концом. Но такая же стычка между венценосными особами ведет к катастрофе. Если ты готова поставить на карту страну с десятимиллионным населением, чтобы досадить коронованной сопернице, тебя ждет бесславный конец. - Грант помолчал. - Мария Стюарт пользовалась бы огромным успехом в качестве директрисы школы для девочек.

- Ты чудовище!

- И все-таки я прав. Учительницы любили бы ее, а воспитанницы - просто обожали. Именно это я и имел в виду, говоря о ее трагедии.

- Что ж, «письма из ларца» отменяются. Что еще есть в истории? Железная Маска?

- Я не помню точно, кто это был, но меня не может заинтересовать субъект, который от застенчивости прятал лицо за какой-то жестянкой. Меня вообще никто не может заинтересовать, если я не вижу его лица.

- Верно, я и забыла твою страсть к лицам. У всех Борджиа были поразительные лица; это семейство обеспечит тебе две-три загадки, если им заняться. Есть еще Перкин Уорбек [16], конечно. Самозванцы всегда интересны. В самом деле ли он тот, за кого себя выдавал, или нет? Чудесная игра… И бесконечная. Как маятник. Или, скорее - кукла-неваляшка. Кажется, ты уже победил, прижал ее к полу, а она снова подымается как ни в чем не бывало.

Дверь открылась, и в проеме показалась простодушная физиономия миссис Тинкер. На голове служанки Гранта была нахлобучена неизменная шляпка, которую та носила с тех пор, как стала у него работать. Грант уже не мог представить себе Тинкер в другой шляпке, хотя знал, что у нее есть еще одна, которая надевалась исключительно с неким платьем, именовавшимся «мое синенькое» и которое миссис Тинкер носила лишь по особым случаям. Это платье использовалось в качестве мерила любого события. («Ну, как вам там понравилось, Тинк?» - «Не стоило того, чтобы надевать мое синенькое».) Она облачалась в это платье на свадьбу принцессы Елизаветы и на другие церемонии, связанные с королевской семьей, и один раз даже попала в киножурнал, две незабываемые секунды, когда герцогиня Кентская разрезала ленточку на открытии какой-то выставки.

- Мне сказали, что у вас гости, - начала миссис Тинкер, - и я совсем уж решила уходить, да слышу, голос вроде знакомый, я и говорю себе: «Да это же мисс Хэллард» - и зашла.

В руках у миссис Тинкер была груда пакетов и букетик анемонов. Она запросто поздоровалась с Мартой (в свое время она служила театральным костюмером и поэтому не проявляла чрезмерного преклонения перед богинями сцены) и с подозрением оглядела ветки сирени. Марта не заметила этого взгляда, но увидела анемоны и насторожилась.

Когда Лилипутка принесла еще две стеклянные вазы, Грант отметил про себя, что они подходили для белой сирени, но никак не для анемонов. Лилипутка явно старалась угодить Марте; быть может, надеялась даже завязать разговор. Но Марта никогда не обращала на женщин внимания, если это не сулило немедленной выгоды; ее терпимость по отношению к миссис Тинкер была напускной, отработанным условным рефлексом. Не дождавшейся слов благодарности Лилипутке ничего не оставалось делать, как покорно собрать выброшенные в раковину нарциссы и поставить их в новую вазу. От столь невероятного зрелища - покорной Лилипутки - Грант пришел в неописуемый восторг; и много дней спустя он с наслаждением вспоминал эту сцену.