Анна Данилова - Алый шар луны

– Поля, Полина! Ты где?! – Я слышала тревожный голос своей сестры и почему-то не чувствовала того приятного волнения, как это бывало прежде, до нашей последней встречи. Больше того, во мне появилось некое неприятное, саднящее чувство досады и беспокойства.

Мне так и хотелось спросить ее – какая ей разница, где я, если она не испытывает ко мне прежних теплых чувств, если мой приезд, вместо того чтобы порадовать ее, заставил ее волноваться? Вспомнились ее слова, случайно подслушанные мною… И с чего она только решила, что я собираюсь вмешиваться в ее жизнь?

И еще. Я, занимаясь делом Агренич, эти два дня старалась не думать о том, что же мешает моей сестре позвонить мне и хотя бы выяснить – где я и что со мной?

Неужели после моего отъезда она не переживала из-за того, что обидела меня? И как она вообще могла все это время не звонить мне?

Конечно, обида душила меня. И стараться не думать обо всем этом – далеко не все равно, что действительно не думать.

– Я в поезде, – сухо ответила я.

– Ты прости меня… Не знаю, что на меня накатило… – Она произносила эти слова быстро, так, словно старалась успеть выговориться, пользуясь возможностью сказать мне что-то без свидетелей. – Хотя сейчас, когда ты не видишь меня, я, пожалуй, объясню, что произошло… Понимаешь, пока тебя не было, я так хотела тебя увидеть, так ждала, а когда ты приехала, мне показалось, что ты явилась… за мной, представляешь?! Чтобы увезти меня домой, в Москву, к маме! Мне почудилось, что ты смотришь на нас, на то, как мы живем, как бы оценивающе… Да, это, конечно, не столичная жизнь, которой я жила прежде, но я счастлива в Сургуте так, как никогда и нигде еще не была счастлива, понимаешь? И я люблю Тихого и боюсь, что ты в его присутствии скажешь что-то такое, чего… нельзя говорить. О моей прошлой жизни… вот. Мне стало страшно, что я могу потерять все то, что сейчас имею – любовь, счастье, радость… Может, я полная дура, но я именно так все и чувствовала! Наверное, я просто перенервничала, пока тебя ждала. Я же всю последнюю ночь перед твоим приездом вообще не могла уснуть, все вспоминала свою московскую жизнь… Если бы Тихий узнал, чем я занималась до встречи с ним, он бы вышвырнул меня, как котенка… Он очень порядочный человек, у него в жизни как-то все правильно, не то что у меня!

Я слушала Милу и понимала все ее страхи. Мне стало даже жаль ее. Сестра любит, она любима, и она очень боится все это потерять.

– Успокойся… У меня и в мыслях не было возвращать тебя в Москву! Просто я соскучилась и захотела тебя увидеть. Что в этом плохого? Это нормально! Что же касается моих разговоров, то как ты вообще могла представить себе, что я стану рассказывать твоему мужу о твоих похождениях? Я же твоя сестра, и я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Мила, мы же не чужие люди с тобой!

– Ты так неожиданно уехала, что я сразу все поняла. Я и не звонила тебе потому, что не знала, что сказать… думаю, ты слышала, что я говорила Тихому о тебе. О твоей поездке, о твоих творческих планах… Прости меня! На самом деле я очень даже уважаю твою профессию и понимаю, зачем ты отправилась в Уренгой. Хотя, с другой стороны, зная тебя и твои способности, я очень удивилась – почему ты, вместо того чтобы насобирать материал по Интернету, как это делают все писатели, потащилась в такую даль за впечатлениями? Разве не ты утверждала, что все на свете можно себе представить? Поля, ты слышишь меня?

– Ты права, Мила. Я и сама уже пожалела о том, что уехала из Москвы. Я и в Сургуте никому не была нужна, и уж тем более в Уренгое… Отняла у людей время и, главное, без особого толку. Нет, конечно, я узнала некоторые подробности этого дела, но я могла бы и сама придумать куда более интересные детали…

– Полина, мы ждем тебя. Я жду тебя! Ты не представляешь себе, как отчитывал меня Тихий за то, что я спровоцировала твой отъезд! Он же человек очень доброжелательный, гостеприимный… А я, получается, все испортила. Прости меня и поскорее возвращайся!

– Успокойся, Мила, говорю ведь – я уже в поезде… – Я назвала ей номер поезда, и Мила побожилась, что встретит меня на вокзале в Сургуте.

Звонок сестры меня успокоил. Как я и думала, виной всему – ее заблуждения. Надо ее простить и все забыть. Помимо того, что она молода и неопытна, она еще и беременна, а потому мне необходимо внушить себе, что ее слова в мой адрес были продиктованы прежде всего ее страхами и что Мила, по большому счету, любит меня.

Я достала блокнот и принялась за работу. Сейчас, когда мне больше не надо было анализировать свои отношения с сестрой, я могла полностью сосредоточиться на плане своего будущего романа. Материала я собрала довольно много, но не была уверена, что использую подлинные факты этой истории. К тому же мне необходимо было расставить главные смысловые акценты и ловушки для читателей. Вопрос – кто убил, как всегда, являлся главной интригой романа. Но что, если Надю никто и не убивал? И не насиловал? И этой старушки, Екатерины Андреевны Ревиной, тоже не было? И что ее соседка – Елена Николаевна – и есть та самая тетка Нади Агренич, прежде жившая во Владимире, через которую Надя решила переправить деньги в Уренгой?

Я с легкостью набросала несколько вариантов сюжета и возможных (невозможных) версий случившегося.

«– Надя Агренич с самого начала была в связи со Смышленовым.

– Егор вместе со Смышленовым условились о краже денег из сейфа фирмы.

– Стелла с Надей сговорились.

– Человек, которому поручили доставить проводнице коробку с деньгами, был связан с Надей, и они действовали заодно.

– Егор и был тем человеком, организовавшим побег Флорского.

– Надя жива, она сделала пластическую операцию и живет себе спокойно в Москве; она теперь замужем за Флорским. У них есть дети.

– Надя погибла…»

Последнее слово мне все же пришлось зачеркнуть. Ведь если бы она погибла, то кто бы прислал Смышленову деньги от ее имени?

Вообще, эта история была очень страной… с самого начала. Спрашивается: почему сама Надя – будь она жива – не отправила Смышленову деньги, а перед этим позвонила и сообщила ему о переводе? Чего она боялась? Ей по-прежнему было стыдно? Но деньги-то уже однажды перевели, и это факт!

Странности начинались с ее соседки по купе, которая долгое время после исчезновения Нади держала при себе такие немалые деньги в подушке-кошке – в надежде, что какая-то там сочинительница детективов разрулит эту проблему и доставит их по назначению. Странность, конечно, но если посмотреть с другой стороны, то, может, она поступила правильно? Ведь ей нужен был человек, более или менее разбирающийся в законах и способный понять и оценить произошедшее в поезде с профессиональной точки зрения; но им никак не должен был быть настоящий милиционер или следователь, поскольку она не хотела светиться в этом деле. Тогда, вероятно, она все сделала верно, обратившись ко мне? Но, окажись на моем месте какая-нибудь другая писательница, соблюдавшая дистанцию по отношению к своим читателям, да к тому же еще и тяжелая на подъем, то ничего бы и не случилось. Во-первых, она не обратила бы внимания на просьбу своей читательницы. Во-вторых, разумеется, она не поехала бы по указанному женщиной адресу. В-третьих, не встретилась бы с ее соседкой. В-четвертых, уж точно она не взяла бы на себя такую огромную ответственность, как возврат в Уренгой похищенных Агренич денег.