Джозефина Тэй - Мистификация. Загадочные события во Франчесе

— Марион, ради Бога, перестаньте…

— В-третьих, у вас есть тетя Лин, а у меня мама. Мы не можем просто так взять и переставить их как мебель. Я не просто люблю маму, она нравится мне как человек. Я ей восхищаюсь, и нам хорошо вместе. А вы привыкли к тому, что вас балует тетя Лин — да-да, вы ужасно избалованы! — и вам будет страшно не хватать всех земных благ и пестований, к которым вы так привыкли и которые я не смогу вам дать — и не дала бы, даже если и могла, — добавила она с улыбкой.

— Марион, я хочу жениться на вас именно потому, что вы меня не будете баловать. Потому что у вас зрелый ум и…

— Зрелый ум — это прекрасно, особенно если пригласить его на ужин раз в неделю, но после целой жизни с тетей Лин — едва ли достойная замена домашнему печенью и атмосфере обожания.

— Вы кое-что забыли.

— Что же?

— Я вам совсем не нравлюсь?

— Нравитесь, и даже очень. Пожалуй, больше всех, кто мне встречался в жизни. Может, отчасти и по этой причине я не выйду за вас замуж. Есть еще одна причина, но она относится только ко мне.

— К вам?

— Понимаете, я не расположена к замужеству. Я не хочу мириться с чужими причудами, желаниями и насморками. Мы с мамой отлично ладим, потому что ничего не требуем друг от друга. Если у кого-то из нас насморк, она тихо-спокойно идет в свою комнату и сидит там до тех пор, пока не приведет себя в нормальное состояние для жизни с другими людьми. С мужем, даже самым хорошим, так не получится. Он будет ждать сочувствия — даже если простудился по собственной глупости: выскочит разгоряченный на сквозняк — сочувствия, внимания и еды. Нет, Роберт. На свете сотни тысяч женщин, которые спят и видят, как бы заполучить мужа с насморком. Почему вы выбрали меня?

— Потому что вы та самая единственная из сотни тысяч, и я вас люблю.

Марион виновато взглянула на него.

— Вам кажется, что я пренебрегаю вашими чувствами? Но в том, что я говорю, есть здравый смысл.

— Марион! Но ведь это пустая жизнь…

— По моему опыту «полная» жизнь, как правило, заполнена исключительно чужими желаниями.

— …да и ваша мать не вечна.

— Насколько я знаю маму, меня еще она переживет. Загоняйте мяч в лунку: на горизонте появился полковник Виттакер.

Роберт машинально загнал мяч в лунку.

— Но что вы собираетесь делать? — спросил он.

— Если не выйду за вас замуж?

Он чуть не заскрежетал зубами. Да, она права: ее манера поддразнивать и пересмешничать вряд ли украсит его жизнь.

— Что вы с матерью думаете делать теперь, когда у вас больше нет дома?

Она медлила с ответом, словно не знала, что сказать, и все возилась с сумкой, повернувшись к нему спиной.

— Мы едем в Канаду.

— Вы уезжаете!

— Да, — ответила она, не повернувшись.

Он был поражен.

— Марион, почему? Почему именно в Канаду?

— У меня там двоюродный брат, он преподает в университете в Монреале. Это сын единственной маминой сестры. Он как-то написал нам письмо, где предлагал приехать к нему жить, но нам тогда достался по наследству Франчес, и нам очень нравилось жить в Англии. Поэтому мы отказались. Но его предложение остается в силе. И теперь мы… мы с мамой с радостью его примем.

— Понятно.

— Ну не надо расстраиваться. Вы и сами не подозреваете, как вам повезло, мой дорогой.

И они молча, по-деловому закончили партию.

Когда Роберт отвез Марион к мисс Сим и поехал в гараж на Син Лейн, он вдруг усмехнулся, подумав, что в довершение ко всему прочему, что ему довелось испытать после знакомства с Шарпами, он теперь еще и отвергнутый жених. Последнее и, пожалуй, самое удивительное ощущение.

Через три дня они продали местному торговцу оставшуюся мебель, а Стэнли — машину, о которой он был столь нелестного мнения, и на поезде уехали из Милфорда. Это был странный игрушечного вида поезд, который ходил от Милфорда до железнодорожного узла в Нортоне. Роберт поехал вместе с Шарпами в Нортон, чтобы посадить их на скорый поезд до Лондона.

— Мне всегда нравилось путешествовать налегке, — сказала Марион, имея в виду их скудный багаж, — но я и представить себе не могла, что мне повезет до такой степени — с одной дорожной сумкой отправиться в Канаду.

Однако Роберту было не до светских разговоров. Ему было так тяжело и тоскливо, как в далеком детстве, когда надо было из дома возвращаться в интернат. Вдоль железнодорожной линии стояли деревья в полном цвету, в полях желтели лютики, а на душе у Роберта было пусто и серо.

Он постоял на платформе, пока поезд, увозивший их в Лондон, не скрылся из виду, и отправился домой, думая о том, сможет ли он жить в Милфорде, зная, что хотя бы раз в день не увидит худое, смуглое лицо Марион.

Но, как выяснилось, он все-таки с этим справился. Он опять стал каждый день играть в гольф, и хотя отныне мяч для него был всего лишь «куском гуттаперчи», он был в отличной спортивной форме. Он несказанно обрадовал мистера Хезелтайна тем, что начал проявлять интерес к работе. Он предложил Невилю вместе разобраться с архивами, пылящимися на чердаке, и составить их каталог или перенести в книгу. И когда через три недели пришло прощальное письмо от Марион, он уже почти полностью погрузился в привычную неспешную жизнь Милфорда.

«Мой дорогой-дорогой Роберт, — писала Марион, — пишу вам короткое прощальное письмо — просто, чтобы вы знали, что мы думаем о вас. Послезавтра утренним рейсом мы улетаем в Монреаль. Теперь, когда до отъезда осталось совсем немного, мы поняли, что в памяти остается только все хорошее, а остальное забывается. Может, это преждевременная ностальгия? Не знаю. Я знаю только то, что всегда буду помнить вас. И Стэнли, и Билла — и Англию.

Примите нашу любовь и благодарность.

Марион Шарп».

Роберт положил письмо на инкрустированный медью письменный стол красного дерева, прямо на солнечный зайчик. Завтра в это время Марион уже не будет в Англии. Это мысль отозвалась в сердце Роберта болью. Но изменить ничего было нельзя, так что придется пережить. Ничего тут не поделаешь.

И вдруг случилось сразу три вещи.

Вошел мистер Хезелтайн и сказал, что миссис Ломакс опять хочет изменить свое завещание и просит прямо сейчас к ней приехать.

Позвонила тетя Лин и попросила его зайти за рыбой.

И мисс Тафф принесла чай.

Роберт долго смотрел на две галеты на подносе. Наконец он мягко, но решительно отодвинул поднос и поднял телефонную трубку.

…Шел нескончаемый дождь. Ветер то и дело швырял струи в стеклянные стены аэровокзала, и тогда казалось, что кто-то мазнул по ним огромной кистью. Переход от вокзала к трапу самолета на Монреаль был крыт только сверху, и пассажиры, цепочкой выходившие из него, отворачивали голову от брызг дождя и ветра. Роберт, который шел в хвосте очереди, заметил плоскую черную репсовую шляпу миссис Шарп и развевающиеся на ветру короткие пряди седых волос.