Елена Сулима - Московские эбани

Когда-нибудь наступят такие времена, что достаточно будет написать: "Марс — в Близнецах", и дураку будет понятно, что человек с таким Марсом легкий, подвижный, прыгучий и телом и в душевных порывах, — сколько бы не весил. А весил он, Вадим, где-то около ста килограмм. Носился вот, носился… и вдруг остановился, плюхнулся в кресло напротив Виктории и подумал о том, что по отношению к этой женщине можно испытывать только серьезные чувства. Но справится ли он с этакой задачей?..

Капли пота покатились по пробивающейся сквозь пушок волос ранней лысине, — он не знал что говорить.

Ей тоже было несвойственно сидеть на месте, но не обладала она траекторией кузнечика, а трудным взмахом журавля. Но вот села напротив, вгляделась в гостя.

Он делал вид, что пришел по делу.

Она почти верила, что по делу. А даже если это совсем не так — ей казалась, что она легко собьет его стрелки и, в результате, все равно получится, что он пришел по делу. Она была уверенна в том, что уже никогда не попадется в ловушку пошлости. Потому что уже умеет её видеть.

Он открыл бутылку шампанского и наполнил им фужеры, и уж как-то слишком намеренно торжественно поднял свой.

"Что большому человеку падение, малому — гордость" — вспомнилась ей насмешкой строка из какого-то конфуцианского текста, она ведь была только что оттуда, где подобными фразами вибрирует атмосфера, словно миражами пустыня.

Но здесь далеко и до Конфуция и Будды — здесь Москва… зима…

Заоконный фонарный столб с упоением раскачивал ночной свет. Хрустальные ветви деревьев оставались недвижны. Слышался дальний шорох электрички притормозившей на станции «Яуза» и снова рванувшейся прорезать ночь скользя… Впрочем, какая разница — что было там за окном.

— Такую женщину только в Париж. — Выдохнул Вадим, нарушая гипнотическую неловкость молчания.

Виктория, все-таки ожидала большего от человека, которого недавно представили ей крупным дельцом в картинном бизнесе, но постаралась скрыть мановение своего разочарования.

— …Париж? — словно очнулась она, — В Париж?.. — повторила задумчиво: — Да там много пустых мест — как раз для моих работ. Я не знаю, как их называть… как определить направление… они близки по стилю, то есть скорее по вдохновению и к Дягилеву, и к Баксту… Только это совсем не то… — И разметала по журнальному столику пачку фотографий.

— Это пастель?! То есть мелки такие?! И не скажешь. — Покачал он головой, задумчиво перетасовал картинки, с трудом подбирая слова (все-таки когда-то учился в МГУ, хотя и на географическом факультете.) — Я не ожидал столь динамичных фигур. Сплошные порывы…

— Да-да вы угадали. Это ближе к Дунь — тридцать третья позиция из Книги Перемен."…Мир и деятельность человека гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд, существует невидимый момент, который разделяет готовность к действию и само действие". Это попытка запечатлеть внутреннее состояние зарождения готовности к действию. Вам понятно? Или я уж слишком сложно?.. Тогда извините.

— Угу, я вижу. — Исподлобья, так чтобы она не замечала, пригляделся к ней внимательнее. Правильные черты лица с капризным изгибом пухлых губ, стервозно-острая челка, змейкой выбившаяся из-под взбитой прически пышных черных волос и взгляд зеленых глаз то невнимательный, словно направлен куда-то в невидимое пространство «за», а то такой пронзительно пристальный, что хочется и бежать, и сдаться одновременно.

Вадим налил себе шампанское, выпил залпом. — "Да неужели она художница?.." Тут что-то было не то — никаких следов страстей и мучений, обычно раздирающих московских художниц изнутри, ни героиновых, не алкогольных попыток постижения пространства, ни заброшенности и глобального сиротства, ни наглой уверенности русской бабы, вырвавшейся на более высокую социальную нишу… Разве что кисти рук с проступающими венами… Но лицо!.. Это выражение, такое незнакомое для этих мест…

— Н-да… С вашими внешними данными вы должны сами покупать картины на свои виллы, а не продавать свои.

— Что?!

Он тут же наклонился и уставился в фотографии, на которых были обозначены движения фигур с треугольными масками вместо лиц.

— Если это и сюр, то вполне понятен… — он откинулся на спинку кресла: — Словно тотемный танец какой-то… Чувствуется смесь резкости Европы и японская, что ли, тонкость… — а сам думал в это время как бы вдруг, якобы естественно, положить ей руку на плечо, прикоснуться…

— Да! Почти угадали. — Она словно вынырнула из глубокого, хотя и кратковременного, молчания, — Я семь лет прожила далеко-далеко отсюда. Сначала поработала в ЮАР, а потом в Таиланде.

— Вот как?.. Мне что-то говорили, но я не понял. — Ему было досадно на себя, что он не в курсе, что мало разузнал про нее, прежде чем придти. — Но по поводу Парижа вы загнули. Французы самые трудно пробивные люди. Объелись нашими…

— Но вы видели Парижское метро?! Там специально оставлены белые пространства для этой серии моих работ.

— Кем?!

— Мистическим законом стремления к гармонизации пространства. — И глазом не моргнув, ответила она.

— То есть как? — Она показалась ему сумасшедшей.

— Просто. Иначе, без моих эмоциональных акцентов, там не за что и взгляду зацепиться. Сто раз будешь идти по направлению к одной и той же станции и не догадаешься, куда идешь. А какой у них мелкий шрифт! Названий прочитать невозможно! Сплошная потеря времени. Реклама постоянно меняется. Я, конечно, понимаю, что занижаю свои произведения такой функциональной нагрузкой, но я вижу их там, на поворотах в белых лабиринтах переходов, как ориентиры в стиле дзен. А вы?

— Н-да, они туда впишутся. Несомненно. Только все дело в том…

— Все дело в грамотной продюсерской работе! — воскликнула Виктория, Спишитесь с мэрией, предложите им мое оформление их метро. Разве это трудно, если вы занимаетесь арт-бизнесом?.. Не вечно же русским художникам, выступать перед Европой чудищами в перьях, развлекая их пиковым маразмом, от отчаяния, городить дощатые сортиры, и выставлять их как некий степ над собой.

Он не знал что ответить.

Она смолкла, взяла сигарету. Куда-то пропала зажигалка. Вышла из комнаты искать, включила на кухне свет и вентиляцию. Нашла её, хотела чиркнуть, но какая-то неясная тревога вспыхнула огоньком где-то в затылке, заставила принюхаться — из вентиляционного отверстия мощным потоком шел запах газа.

— Газ! Газ! — воскликнула она. И с грохотом снеся на ходу стул, машинально выключила вентиляцию, выскочила из квартиры.

В длинном коридоре принюхалась к дверям соседей. Газ явно шел из ближайшей квартиры. Боясь нажать звонок, оттого что ей вдруг вообразилось, что электрическая искра вызовет пожар, забарабанила в дверь кулаками. Уперлась — попыталась выдавить её. Оглянулась. Обалдевший Вадим стоял рядом и вопросительно смотрел на нее.