Павел Стовбчатый - Записки беглого вора. Для Гадо. Побег

— Стреляй! — приказан Макуха напарнику и, не дожидаясь, пока тот выполнит команду, саданул очередь вдогонку. Вопль разом стих, как будто провалился в бездну.

Воспользовавшись секундной заминкой, Гадо рванулся за будку, а я побежал в другую сторону, от нее. Напарник Макухи чуть замешкался и растерялся, а са-мому людоеду потребовалось время на разворот. Пока он выполнял свой пируэт и, возможно, прицеливался, я успел изменить направление движения, петляя, как заяц. Я понимал, что вот-вот получу очередь в спину, и потому упал на землю, ведомый самим Провидением. Падение спасло мне жизнь. Буквально в ту же секунду надо мной просвистали пули, затем еще…

Несмотря на то что я пробежал всего пять — семь метров, темнота скрыла меня. Железнодорожное полотно лежало совсем рядом, в каких-то двух-трех метрах. Если бы мне удалось перекатиться и залечь с той стороны, если бы!..

Снова прозвучала длинная очередь, но на этот раз стреляли не по мне. Я боялся пошевелиться и вздохнуть, но и так догадался, что стреляли по Гадо.

И вдруг я услышал ответную, да, ответную очередь! Гадо жив, жив!!! Какая-то сила оторвала меня от земли, и спустя секунду я был уже на насыпи, меж двух рельс. Еще рывок! Что-то сильно рвануло мой баул, а потом обожгло ногу.

Скатываясь с насыпи кубарем, я почувствовал острую боль, а затем теплоту, разливающуюся по ноге. Чуть ниже колена. Баул лежал где-то рядом со мной, но я его уже не видел. Рванув куртку, я выхватил из-под нее автомат. Боль в ноге становилась все сильнее и сильнее, однако, превозмогая ее, я кое-как привстал и сделал несколько шагов назад. На освещенном пространстве у будки никого не было, людоед Макуха и его напарник, видимо, залегли где-то рядом с ней. Я всматривался как мог туда, где они могли находиться, но так никого и не приметил. И вдруг я различил голос Макухи, он что-то тихо говорил своему напарнику, которого я не видел. Точнее, не говорил, а отрывисто выкрикивал, подавая какие-то команды. Я с ходу засек это место и так саданул по нему от всей души, что почти не сомневался — Макуха не уцелеет. Когда по мне начал стрелять второй мент, я уже был на земле, под защитой насыпи. Но, стреляя по мне, защищая уже убитого Макуху, он тем самым выдал себя, и Гадо тут же «достал» его со своей стороны.

Ни таджик, ни я не решались встать и выйти на открытое место, хотя догадывались, что менты мертвы. Не знаю, сколько времени мы молча ждали малейшего шороха с их стороны, но мне показалось — долго, очень долго.

Гадо рискнул первым и прокричал, что идёт ко мне. В ответ — ни звука. Я понял его замысел и продолжал напряженно молчать, ожидая возможных действий со стороны ментов. Чуть приподнявшись, я подобрал с земли увесистый булыжник и запустил его в сторону будки. Снова залёг. Ничего. Ждать дольше было просто невыносимо, но и пойматься на возможную уловку натасканных, опытных «псов» тоже не хотелось. Ставка была слишком высокой и — последней!

Гадо не выдержал и метнулся вперёд. Я не видел его самого, но догадался по топоту, что он пробежал несколько метров и залёг. Кажется, он кого-то рассмотрел… В этот момент я подумал о Свете и о стрелочнице; ни та ни другая не подавали признаков жизни, как будто их вовсе не существовало на этом пятачке.

Когда мы наконец вошли в помещение, бледная как полотно стрелочница сидела на кушетке словно изваяние. Увидев нас, она не моргнула и глазом, но начала тихо креститься и шептать. Вид ее при этом был совершенно отрешенным, почти невменяемым. Я истекал кровью и думал только о ноге. Продырявленные прапорщики нас уже не интересовали. Им даже не выдали раций! Очевидно, на всех не хватило.

— Звонила?!

Гадо смотрел на бедную женщину как на пустое место. По его голосу я почувствовал, как смертельно он устал.

— Нет, — не сказала, а всего лишь повела головой женщина, и мне показалось, она не врет.

— А они?

— Нет, — тихо прошептала она.

— Почему же они сразу не бросились за нами? Чего выжидали?

Гадо сделал шаг к находившемуся на столе телефону и одним ударом кулака разбил его вдребезги. Женщина только вздрогнула и посмотрела на меня.

— Вы ранены, — сказала она, очевидно заметив на полу кровь.

— Отвечай на вопрос, нам некогда! — потребовал от неё Гадо и взмахнул автоматом.

— Их смутило присутствие… женщины… Советовались…

Стрелочнице было далеко за пятьдесят, она вполне могла быть моей матерью, которую я не видел полтора десятка лет и уже никогда не увижу.

— Кого они ждали? — тихо спросил я у нее, опередив Гадо.

— Троих мужчин. Беглых…

— Ясно… — Гадо повернулся ко мне и спросил о ноге.

— Не ходок… — ответил я как есть.

Конечно же, в моем голосе была обреченность…

— Херня! Я дотащу тебя, даже если нам придётся бросить всё и идти голыми! Бинт.

Стрелочница тут же встрепенулась и достала из висевшей на стене аптечки бинт, зеленку и какие-то дрянные таблетки.

— Больше ничего нет, — развела она руками.

Гадо одним махом вспорол мне одну штанину и осмотрел рану. Пуля попала в мякоть, кость, к счастью, была цела. Нога сильно вспухла и по-прежнему кровоточила. Очевидно, я потерял слишком много крови, меня уже тошнило, голова кружилась, как перед обмороком. Гадо быстро наложил на рану повязку и плотно обмотал ее бинтом.

— Когда первый товарняк? — напрямую спросил он у стрелочницы, выдавая наши дальнейшие планы.

— Через двенадцать минут, — взглянув на будильник, ответила та.

Я тут же отвернулся, чтобы не смотреть, как Гадо «скосит» ее выстрелом или двумя. Выхода, по сути, не было, и я был уверен, что он поступит именно так.

— Пошли, — сказал он, хмуро взглянув на женщину. — Козлы так и так поймут, куда мы направились.

Мы вышли из будки, и я попросил его взглянуть на Свету.

— Зачем? — равнодушно отмахнулся он. — Мёртвые воскресают только у христиан. Идем лучше за баулом, он нам еще пригодится.

Я всё время опирался на плечо Гадо, и мы кое-как двигались по железнодорожному полотну. Он то и дело подбадривал меня, говорил, что я родился в рубашке.

— Главное уцепиться и отъехать километров на тридцать. Там что-нибудь придумаем…

Стрелочница не обманула нас, товарняк показался через считанные минуты, как она и говорила. По гудению, доносящемуся издалека, и по тому, как дрожали под нами рельсы, я понял, что он груженый. Огни тепловоза приближались к нам с каждой секундой, и этот желтый свет, словно живительная влага или наркотик, входил в каждую клетку моего естества. Я весь дрожал, из моих воспаленных глаз катились слезы. А ведь я мог убить этого человека! Еще чуть-чуть, и она наверняка «перекантовала» бы меня в оборотня!

Баул и дипломат были на Гадо. Он примастерил их так, чтобы его руки оставались свободными. Сумка с деньгами держалась у меня на боку.