Колин Харрисон - Найти в Нью-Йорке

Конни готовила завтрак. Его четвертая жена. Он часто задавался вопросом, почему они вместе. Примерно раз в месяц он забывал, как ее зовут. Она была на двадцать восемь лет младше его, и эта разница ощущалась ежедневно. Одна из тех женщин, которые собрали и встроили в свой распорядок дня столько секретов красоты, что, казалось, они старятся в десять раз медленнее, чем обычные люди. Сияющая! Бурлящая! Щебечущая! Он возмущался ее моложавостью, несмотря на то что в свое время именно этого от нее требовал — как абсолютно необходимого условия для их брака. Мягкая, прыгучая, упругая. И он имел в виду не только ее лицо, грудь, задницу. Ничего подобного. Горькая истина, которую мало кто готов признать: когда женщина переживает менопаузу, ее сексуальное «я» сильно страдает. И неважно, что там верещат женские журналы. Растерянность. Сухость. Дискомфорт. Боль. Конни было уже достаточно лет, чтобы менопауза маячила где-то поблизости, мрачно громоздилась на горизонте: еще несколько лет, и… Но он был уверен, что у ее гинеколога найдется в рукаве множество эндокринологических фокусов. Да, лучше бы нашлось. Биллу Марцу доводилось видеть (жена номер два), что происходит в других случаях, и он знает, что радости в этом мало. Он слишком богат, чтобы его огорчали сухой вагиной!

Почему он женился на Конни? Нет, в самом деле, почему? Она была красивая, но красивых женщин много. Благодаря ей ему было хорошо. Ну да. Но почему он все-таки на ней женился? Они не собирались заводить детей, к тому же еще в пятьдесят с чем-то, между вторым и третьим браком, он сделал вазэктомию: он тогда гулял напропалую и не мог удержать в голове всех своих женщин. Он женился на Конни, потому что был одинок, а она как раз подвернулась под руку. Всего лишь. Он даже толком не любил ее. Да, он ею увлекся. Жуткое слово — «увлекся». Свою первую жену он обожал, но она умерла от рака груди в сорок два года, и впоследствии он только пытался воспроизвести те чувства с последующими женщинами — с постоянно снижающимся процентом совпадения. Так что нет, он не любил Конни по-настоящему. И он сомневался, что она его любит (а если это было не так, значит, он ничего не понимал в женщинах): впрочем, он ценил ее упорное желание не делать из этого трагедию. Так или иначе, зачем бы ей его любить? Он мало подходил для того, чтобы его любили. Он вообще мало для чего подходил, он был богат, вот и все. И мерзок. «Вэнити фэйр» как-то раз посвятил большую статью его мерзости и жадности, и в ней не было ни слова клеветы. Отвратительный, жадный орангутанг, который мочится в ванну, а не в унитаз ценой в четыре тысячи долларов. Когда-то я очаровывал людей, сказал он себе: давно, еще когда мне было важно, что они обо мне думают. Чего ради Конни за него вышла? Ну конечно, все дело в деньгах, мани-мани. Чувство защищенности. Но Конни еще сравнительно молодая, она могла завести детей. Почему бы и нет? Имела полное право. Он понимал, что брак с ним, возможно, стал для нее катастрофическим решением. И при мысли о том, чего она себя лишает, он ощущал несомненную грусть. У него было четверо взрослых детей, и они служили ему единственным утешением. А все остальное пусть проваливается в тартарары.

Да-да, жена зря тратит на него свою жизнь. Если бы у него хватило храбрости, он бы сам ей об этом сказал. Она еще сохранила достаточно привлекательности, чтобы вновь выйти в вираж брака и подцепить сравнительно приличного мужика — кого-нибудь, у кого есть, скажем, восемьдесят-сто миллионов. Они с Конни занимались сексом дважды в месяц благодаря замечательным таблеткам, которыми наука снабдила людей вроде него; но следовало признать, что проходило это не блестяще. Проблема не в Конни. Она-то делала все отлично — или могла бы делать. А вот в нем этого не осталось — сока, mojo, изюминки. Сам по себе акт стал чем-то призрачным: тонкая паутинка ощущений после тысяч предшествующих приближений к идеалу. Он не мог ощутить удовольствие новизны, его член больше не служил, как когда-то, своего рода машиной времени. Его рациональный ум никогда не захлестывали чувства. Собственно говоря, он чувствовал, что от него несет смертью — запашком горечи и усталости. И неважно, все ли испытывают такое в старости, или же это его личная, особенная проблема. От этого не спасет ни женщина, ни таблетки, этому нельзя положить конец, и нет противоядия…

…разве что — действовать по-крупному! Принимать решения, рисковать, побеждать, держать удар, когда терпишь поражение, ощущать силу денег. Деньги как ветер, огонь, камень! Деньги — красота, уродство, боль! Деньги — страх, ненависть, любовь! Лишь в том, что касается денег, его инстинкты работали идеально, рефлексы оставались неподвластными старости, страсть не имела предела. Он не мог этого объяснить, и восхищаться тут, конечно, нечем, однако факт остается фактом.

Он потуже затянул халат и побрел на кухню. Конни уже там, на столе стоят две тарелки для омлета. Прислуга появлялась в девять, так что завтрак обычно делала жена. Он осторожно уселся. Ради него Конни положила подушечки на каждый стул в доме. Она знала, что у него болит простата. Они спорили из-за того, что он не хочет идти в врачу. Это ее доводило. Может, именно поэтому он и не шел к врачу. Простирая над ней старческую дряхлость и тлен, власть богатого больного. Раньше я таким не был, думал Марц, высовывая голову в открытое окно и глядя вниз. Он видел утренних бегунов в Центральном парке, клены, разворачивающие листья: поздняя весна.

Он втянул голову обратно.

— Я хотел бы дать тебе один тщательно обдуманный совет, — торжественно объявил он. Бог ты мой, Конни действительно отлично выглядит. Ежедневно — пятьсот упражнений на пресс, йога, теннис, трижды в неделю — плавание в бассейне в их многоквартирном доме, подъем тяжестей — все ее давние привычки, еще с тех времен, когда она работала моделью.

Она радостно суетилась вокруг.

— Мне всегда нравятся твои советы.

— Я думаю: первое — мне очень повезло, что ты рядом. Но речь не о том, что хорошо для меня. Второе — думаю, что ты, вероятно, зря тратишь жизнь, проводя его со стариком, который больше не может тебя прилично трахать, с раздражительным, хворым стариком, который набит всякой невротической, самодовольной ерундой, причем избавиться от нее невозможно. Ясно? Ты еще достаточно молодая, ты можешь найти себе кого-нибудь другого — и уже через пять лет кормить завтраком парочку милых детишек, а не какого-то старика. Это правда, леди. Я превращаюсь в мешок гниющего мяса, Конни, и кому-то придется вытирать мне слюни и подтирать дерьмо. Почему это должна быть ты? Ответ — не должна. Мой совет: по-быстрому, без лишних юридических споров получи развод и начни встречаться с мужиками. Я дам тебе достаточно денег, чтобы ты могла ни о чем не заботиться. Черт побери, да я удвою то, что тебе причитается по нашему брачному контракту, который ты сама заставила меня подписать, и ты действительно сможешь вести нормальную жизнь, а не связываться с каким-то старым козлом вроде меня — пусть и довольно богатым. Давно растерявшим свой шарм. — Он стукнул ладонью по столу. — Вот моя утренняя речь. А теперь — где мой кофе?