Фридрих Незнанский - Операция Фауст

— Нейрохирург. Я проходила практику в институте Бурденко.

При этих словах они с Жуковым так смотрят друг на друга, что я догадываюсь: они там и познакомились, у Бурденко. Жуков месяца три провел в этом институте по какому-то делу, которое он вел года два с половиной назад. И еще я догадываюсь, что главной причиной Женькиного бегства в Афганистан было вовсе не знание фарси.

— Надо подождать две или три минуты, — сказала Анаит, сделав штук десять снимков на различных рентгеновских аппаратах, и провела меня в маленькую комнатушку.

Где-то пели под гитару. Я подумал: «Не спится ребятам»,— и приоткрыл дверь, прислушался. Какой-то знакомый мотив, но слова я слышал впервые:

Рассеял ветер над Кабулом серый дым.

Девчонка та идет по улице с другим,

Девчонка та, что обещала: «Подожду».

Растаял снег — исчезло имя на снегу...

Рыдает мать, и словно тень стоит отец,

Как много их, невозвратившихся сердец,

Как много их, не сделав в жизни первый шаг,

Пришли домой в суровых цинковых гробах...

— Можно одеться, — услышал я голос Анаит. — Что-нибудь случилось?

— Н-нет... Можно мне посмотреть, кто это поет?

— Вам понравилось? Они очень хорошо поют.

Больше грустные песни.

Анаит открыла дверь в палату: на кроватях сидели молоденькие ребятишки, как и полагается раненым — у кого голова, у кого рука перевязана.

— Привет! — сказал я им, по-моему, чересчур громко.

Анаит посмотрела на меня с удивлением. Не мог же я ей объяснить, что мне надо было обязательно посмотреть на этих ребят, мне показалось — поют мертвецы.

* * *

— Сотрясения мозга нет, позвоночник не поврежден, трещин на черепных костях нет...

Анаит водит указкой по бело-серым пятнам на освещенном экране.

— Но надо избежать... избегать стресс, шок, полгода, даже год, поскольку внутричерепные гематомы».

Я не очень внимательно вслушиваюсь в то, что она говорит, и откровенно поглядываю на часы. Одно понятно: я должен обеспечить себе безмятежную жизнь по крайней мере на ближайшие шесть месяцев. Вот это-то я как раз не могу обещать.

Дежурный врач Клопова взмахивает полными ручками и томно говорил

— Ну, расскажите же, как там в Москве? Ведь здесь такая провинциальность, такая провинциальность...

У меня есть подозрение, что мадам Клопова в Москве бывала только проездом, но я сочувственно киваю головой и говорю твердо.

— Товарищ Клопова, мы очень ограничены временем, поскольку активизация меробиуса принимает угрожающие размеры. Мы с большим удовольствием предадимся воспоминаниям по окончании нашей работы.

— Да, да, товарищи, конечно. Идите.

— Мы просим товарища Седдык нас сопровождать, — добавил Жуков, — нам понадобится ее помощь не только как врача, но и переводчика.

— Понимаю, понимаю!

Что она понимает, трудно сказать. Мадам Клопова на наше счастье глупа как пробка.

Дежурный прапорщик отдает мне честь и стоит навытяжку как перед старшим по званию. Я умышленно держу белый халат в руке, чтобы дежурному были видны мои майорские погоны. Он внимательно изучает «письмо из Министерства». Я со страхом ожидаю, что он попросит предъявить документы. Но прапорщик неожиданно разливается широкой улыбкой к Жукову.

— Так вы мой земляк! Я с Госпитальной. А где вы живете, товарищ Осипов!

У меня остановилось дыхание. Но только на секунду, потому что Жуков весело хлопает прапорщика по плечу:

— В самом центре! На улице Двенадцати Тополей.

— Так это ж рядом со мной. Вот три года сижу в этом Ховнистане, да что же я вас, земляки, задерживаю. Идемте, я вам все покажу. Только вот документы-то хранятся в сейфе товарища Хабиби, вам придется его подождать. Но он скоро придет...

— А где кабинет товарища Хабиби?

— На первом этаже. А сейф с историями болезней вот за этой дверью, — радостно сообщает прапорщик.

«Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — говорят англичане в таких случаях. Воистину сильна сила землячества вдали от родных мест.

На двери табличка: «Отделение АБ». Солдат в афганской военной форме лениво открывает дверь по знаку прапорщика. Длинный коридор. У окна столик. За ним — молоденькая медсестра. Прапорщик обращается к ней начальственным тоном —демонстрирует перед земляками власть:

— Оля, дай списки больных товарищей.

— Все?! — испуганно спрашивает Оля.

— А их много? — осведомляюсь я.

— Около двухсот... Ничего себе...

— Да, конечно, все.

Мы с Жуковым просматриваем списки. Я вижу сразу: Смирнов. На следующей странице—еще один Смирнов. И еще один. Совершенно не к месту вспоминаю детский стишок: «Много на свете Смирновых, чуть меньше, чем Ивановых»...

— Начнем с палаты номер четыре, — говорит Жуков, — все товарищи могут быть свободны, за исключением доктора... простите, забыл вашу фамилию...

— Седдык, — еле слышно отвечает Анаит.

В четвертой палате двое. На спинках кроватей таблички с фамилиями и кратким анамнезом на латыни. Но я и без таблички знаю, что один из них Халилов. Он делает летающие движения руками, потом, увидев нас, смеется и залезает с головой под одеяло. Анаит снимает таблички.

— У обоих тяжелая форма. Ускользающее сознание. Амнезия.

— Вы можете его вернуть в реальность каким-либо способом?

— Это очень опасно. Я могу сделать инъекцию, это, как вы сказали, вернет его в реальность, но не больше, чем на пять минут.

— Я прошу вас, Анаит.

Анаит резким движением отбрасывает одеяло и берет вялую руку Халилова. Парень никак не реагирует на укол. Но лицо его постепенно приобретает выражение — он испуган.

— Здравствуй, Булат. Я врач. Я хочу тебе помочь. И всем вам. Ты мне должен рассказать, что произошло с Дубовым, Алексеем Дубовым. Ты помнишь его?

— Алеша, Алеша. Я помню, помню. Он умер, умер.

Булат Халилов плачет, тоненько, с завываниями. Жуков как тень неслышно уходит из палаты, прихватив с собой списки солдат.

— Отчего он умер, Булат?

— От ножика умер.

— Кто его зарезал этим ножиком?

— Командир.

— Как его фамилия?

— Лейтенант Ивонин его фамилия.

— Почему лейтенант это сделал, Булат?

— Алеша очень ругался. Очень сердитый был на командира.

— Почему он сердился?

Халилов опять начинает тоненько выть.

— Почему Алеша ругался с командиром, Булат?

— Алеша не хотел делать укол. Алеша не хотел, чтобы они нам делали укол.

— Кто вам делал уколы?

— Не знаю, как зовут. Плохой доктор. Говорил «смелый будешь».

— Русский доктор или афганский?

— Русский доктор, плохой.

— Кто еще видел, Булат, как командир убил Алешу?

— Сержант видел. Никто не знает, что он видел.

— Как фамилия сержанта?

— Морозов фамилия. Он письмо писал в Москву. У Алеши девочка был. Хорошенький такой девочка. Морозов ему письмо написал. Большой драка был. Никто не видел. Я видел. Морозов видел. Сержант Морозов сказал: «Говорить не будем, Булат. Убьют нас».