Том Кристенсен - Царство мертвых

Томми спустился с крыльца, остановился и повернулся к Шире.

Она спокойно стояла, в одной руке револьвер, другая опущена.

— Сейчас мы уедем отсюда, Томми. Машину поведешь ты. Я сяду сзади.

Он еле заметно кивнул. По какой-то причине Шира решила оставить его в живых. Это единственное, что он четко осознал.

Оба направились к машине. Томми впереди, Шира в нескольких шагах следом. Она велела ему смахнуть щеткой снег с машины. Потом кивком приказала сесть за руль. А сама прыгнула на заднее сиденье.

Сунув Томми ключи, она сказала, что ехать нужно в противоположную сторону. Он завел мотор и начал сдавать назад по дорожке, стараясь попасть в еще не занесенную колею.

Томми замерз. Стиснул зубы. Попытался отыскать печку, но не сумел. При таком сильном ветре и снегопаде вести машину было трудно. Во многих местах дорогу замело. В почти темном зеркале заднего вида он заметил, как Шира шевельнулась. И тотчас ее лицо оказалось прямо за его правым плечом — она сидела подавшись вперед. Томми обеими руками вцепился в руль и сосредоточился на дороге. Это единственное, что он мог сделать. Ни на что другое не осмеливался.

— Слушай меня, — сказала она.

Руль чуть было не выскользнул у него из рук, когда машина вдруг заехала в сугроб.

— Халед, по всей видимости, участвовал в той акции, о которой говорили по телевизору, — сказала она.

Он испуганно посмотрел на нее.

— Но что-то не заладилось. Потому что целью было не метро, а американское посольство и Стортинг. [45] Стортинг — норвежский парламент.

На миг ее лицо исчезло из зеркала, но быстро появилось снова. Ее рука коснулась его плеча.

— Нас много таких — тех, кто расстроен и взбешен ситуацией, какую создали фундаменталисты. Своими действиями они позорят Пророка и его учение. Их немного, но они захватили господствующее положение. Везде и всюду. На Западе многие, как ты, уже не видят разницы между мусульманином и исламистом, религиозным человеком и фундаменталистом. Для остального мусульманского мира экстремисты стали катастрофой. Из-за терроризма возросла дискриминация, в некоторых местах она сделалась совершенно невыносимой, люди лишаются работы, повсюду встречают враждебность. Мусульмане становятся для Запада тем, чем евреи были для немцев во время Второй мировой войны. Как по-твоему, что думают о взрывах бомб семьи, живущие туризмом где-нибудь на Бали или в курортных районах Египта? И кто погибает от этих бомб? Кто страдает? Как ты думаешь, что чувствовал одиннадцатого сентября простой мусульманин, живущий в США? Расплачиваются-то за всё рядовые мусульмане. Люди, которые хотят заботиться о своих семьях и жить в согласии со своим богом. В первую очередь от террористов страдают сами мусульмане. Террористы — катастрофа как раз для тех, кого они считают своими.

Томми молчал. Перед глазами у него стоял Микаель, повисший на подлокотнике кресла, с зияющей раной на месте глаза. Кровь, стекающая на белый ковер. Томми закашлялся, чтобы отогнать тошноту.

— И тогда мы, группа единомышленников, решили, что больше этого не потерпим. Нельзя сидеть сложа руки и смотреть, как экстремисты роют нам всем могилу. Кроме того, мы знали, что переговоры здесь не подействуют. Европейцы слишком наивны. Это война. И мы решили использовать их собственное оружие: террор, идеологическое разложение и убийства, — и поняли, что на время враги нашего врага могут стать нашими друзьями.

Томми почувствовал, как в голове возникла боль, как она усиливается, пульсируя в висках. Куда они направляются? Что будет, когда они остановятся? Она и его пристрелит?

— Большинство мусульман хочет жить в мире с другими людьми и другими религиями. Мы больше не позволим экстремистам представлять всех нас.

Томми бросил на нее быстрый взгляд.

— Микаель, — начал он, — он…

— Микаель был пешкой в этой игре. Его отец — богатый фундаменталист. Через компании вроде той, где ты работал, он финансировал террористов.

Ярость снова оттеснила страх. Томми повернулся к ней:

— Ты знала об акции в метро? Да?

Голос ее был на удивление спокоен:

— Прежде чем строить, надо разрушить.

— Что, черт побери, ты имеешь в виду?

— Вы слишком наивны. Твои соотечественники все время думали, что их такое не коснется. А следы этой акции приведут прямиком в «Глобал кэпитал», а оттуда — к важнейшему финансовому источнику исламских террористов, к состоятельным саудовцам. Улики будут крепкими. И Норвегия волей-неволей признает, что войны не избежать. Слишком долго Скандинавия была прибежищем для экстремистов и террористов. Никто не принимал эту угрозу всерьез. С сегодняшнего дня все изменится. Вам преподали суровый урок, такой же, как США, Англии и Испании. А террористов лишили еще одного прибежища.

— Ты сумасшедшая, — прошептал Томми.

В пелене вьюги впереди проступили фары автомобиля. Томми сбросил скорость и взял в сторону. Но край дороги не разглядишь. Встречная машина была огромной. Через несколько секунд она проехала мимо — трейлер. Воздушная волна едва не приподняла их машину.

Шира по-прежнему сидела, подавшись вперед.

— И ты проникла в их логово? К ословским террористам? — спросил он.

— Да.

— Ты использовала меня.

— Мне пришлось играть по их правилам. Халед не должен был заподозрить…

— Что ты вроде как агент?

— Да.

— А как… как Микаель это делал?

— Он переводил деньги, оплачивая фиктивные, просроченные счета, которые поступали на инкассо. Деньги никогда не взимались. Это был чистый перевод средств фирмам, у которых скупали долговые обязательства.

Томми думал о пачке счетов, на которую наткнулся в кабинете Микаеля.

— А откуда тебе это известно?

— У нас есть специалисты. Кто-то использовал «Глобал кэпитал» как ширму для финансирования террористов, — продолжала она. — Фирма настоящая, но с очень хорошо замаскированной побочной деятельностью. «Глобал кэпитал» использовали как пешку в большой игре. Они постоянно ищут новые способы переброски денег. И отслеживать их все сложнее.

— И что теперь? — Он покачал головой.

— Ты явишься в полицию. Тебе необходима их защита.

Ее слова били как током.

— Почему?

— Потому что на нас идет охота.

Томми забрали из камеры и повели на допрос. В шестой раз за последние двенадцать дней. Охранник доставил его в ту же скудно обставленную комнату. Он сел на привычное место у стола, лицом к двери, и налил себе стакан воды из графина.

В голове мало-помалу разливалась безразличная вялость. Ответы, которые он давал, уже не играли роли. Он успел сбиться со счета, сколько раз отвечал на одни и те же вопросы. Допрашивали его двое полицейских, всегда одни и те же. Только дважды их в виде исключения сопровождали несколько англоязычных господ в костюмах, американцев. Говорить по-английски было еще утомительнее, и он тогда упрямо отвечал нехотя и односложно.