Лин Гамильтон - Мальтийская богиня

Я оказалась в крайне аскетичной по виду прихожей, если это слово не противоречит представлению о средневековом доме, с одной стороны которой располагалась небольшая капелла. Она была сплошь уставлена зажженными свечами, взывая к богопочитанию и благочестию, которых так недоставало политиканам, хотя, может быть, в данном случае мое мнение больше основывалось на политических, нежели на религиозных убеждениях Галициа.

Я предъявила свое приглашение. Привратник посмотрел на него с весьма озадаченным видом по причинам, которые вскоре для меня стали очевидными, но тем не менее свое замешательство он постарался скрыть. Вышколенный лакей, извинившись, пошел к другому человеку, топтавшемуся у мраморной лестницы, расположенной прямо напротив двери. Некоторое время я стояла на обозрении охранников министра, силясь выглядеть совершенно естественно, пока последний выяснял, можно ли меня пропустить. По моему сценарию я должна была действовать по обстановке: либо с негодованием качать права, либо тихо удалиться несолоно хлебавши. Охранник же, видимо, не выявив ничего подозрительного в моем приглашении, поманил меня рукой к лестнице.

И только когда я начала умышленно замедленное восхождение вверх, я смогла рассмотреть жилище Галициа. Доминанту в обстановке можно было рассмотреть, только поднявшись наверх. Это был трехрожковый канделябр — хрусталь с розовым оттенком. Мурано, предположила я.

Задержавшись на лестничном пролете, я смогла увидеть через окно дом, выстроенный на площади у центрального внутреннего двора. Мы повернули направо, дошли до конца лестницы, затем снова направо — по галерее, увешанной с обеих сторон портретами. Первый портрет из серии именитых и уважаемых людей Мальты относился к концу семнадцатого — началу восемнадцатого столетия, решила я, хотя живопись — не мой конек. Потемневшие от времени портреты старых, нарядно одетых мужчин в парадных одеждах внушали почтение. Двое из этих дворян позировали на фоне пейзажа, не свойственного здешним местам, из чего я пришла к выводу, что эти люди владели землями в заморских странах. Пока мы пересекали просторы галерей, нам все чаще встречались портреты пышных женщин и розовощеких детей, которые, собственно, и завершали экспозицию.

Надо отметить, что кульминационным моментом в коллекции живописи Галициа был портрет женщины с лошадиными чертами лица, характерными для некоторых ветвей английской аристократии, с которыми мне довелось общаться. Я допустила, что это и есть сама миссис Галициа — британская жена мальтийского «патриота». У меня сложилось впечатление, что Галициа подсознательно акцентировал внимание на выдающейся родословной своей второй половины как бы в противовес своему незнатному происхождению — полуголодному детству в Меллихе, о котором я получила представление из разговора с Ёжиком.

Чем глубже мы проникали в палаццо, тем совершеннее становился его интерьер. В конце галереи мы снова повернули направо и вошли в библиотеку. Ничего подобного книжным муляжам, призванным одурачить несведущего человека, здесь не было. Библиотека, выдержанная в классическом стиле, хранила человеческую мудрость в кожаных переплетах. Меньше всего я была склонна думать, что Галициа, купив все эти книги за тысячи долларов, когда-либо дотронулся до их корешков. В одном углу рядом с удобным креслом с вытертой кожаной обшивкой на журнальным столике под включенной настольной лампой лежала объемная книга. Очки для чтения покоились на открытой странице, будто бы владелец неохотно оторвался от интеллектуального досуга, чтобы встретить гостей. Все было настольно выверено, что я невольно начала задумываться, уж не нанял ли Галициа имиджмейкера.

Две большие арки вели из библиотеки в другие покои. Проходя через одну из них, я увидела столовую, где все было готово для позднего ужина. Здесь уже нельзя было говорить о сдержанности стиля. Потолок темно-синего цвета с вкрапленными звездами излучал серебристый свет. Горчично-желтые стены были расписаны по трафарету золотыми узорами с голубыми прожилками. Казалось, что здесь позолоты больше, чем в соборе Святого Иоанна. Стену напротив арки украшала фреска, изображавшая вид из окна на версальский сад.

Стулья с высокими спинками, на которых основательно протерся бархат, указывали на то, что хозяин любыми путями хочет доказать древность своего рода. Поражало великое множество сверкающего хрусталя и надраенного серебра, а также декоративных элементов, детально проработанных подсвечников, и все в том же духе. Я старалась не глазеть: люди, приглашенные на званые вечера в палаццо, должны обладать изысканными манерами. Я поймала себя на том, что все увиденное мной в этом доме — настоящее сокровище, только вот каким именно рыцарям оно некогда принадлежало, я определить не смогла.

Мне почему-то пришла мысль, что Галеа бывал здесь. Интересно, видел ли хозяин палаццо новый дом Мартина с его спокойной элегантностью, раскинувшийся на берегу Средиземного моря? Сравнивая их жилища, трудно было представить, что эти двое были друзьями.

Вторая арка вела в гостиную, следующую за столовой. Сопровождавший меня охранник объявил о моем прибытии. Я поняла сразу, почему у лакея при моем появлении слегка вытянулась физиономия: в комнате не было ни одной женщины. В накуренном помещении дым клочьями висел в воздухе. Около двадцати мужчин пили шерри и шампанское, несомненно дорогое. У меня создалось впечатление, что здесь договаривались о какого-то рода сделке. Я узнала Галициа и еще одного человека — члена оппозиционной партии, чью фотографию я также видела в газете. Это была группа единомышленников. С министром беседовали военные чины высокого ранга, обвешанные с головы до ног таким количеством медалей и колодок, что я удивилась, как они еще могли стоять под этой тяжестью. Все развернулись и уставились на меня, недовольные вторжением на их территорию.

— Разве я ошиблась адресом? — произнесла я отчетливо с некой долей напускной бравады. Еще одна минута, и я бы пустилась наутек, если бы мои ноги не приросли к полу, — мой путь к спасению был перекрыт человеком министра.

Галициа на правах хозяина сделал шаг вперед. Он не выделялся крупным телосложением, но имел фигуру борца, грудь колесом, и был весьма подвижен. Не очень приятный на вид, он излучал уверенность и некую слащавость наряду с лощеностью, которыми, как я поняла, как щитом, прикрывал менее привлекательные качества своего характера: коварство и, если верить рассказам Ёжика, не вполне здоровые амбиции. Но то, что мне запало больше всего в душу, так это его глаза — невыразительные и глупые. Если глаза считаются зеркалом души, то Галициа не имел ее или смастерил для себя необычайно эффектную маску. Он не подал мне руки и ничего не предложил выпить.