Кевин Гилфойл - Театр теней

Она сфотографировала этот глаз. На сей раз для себя.

Через несколько часов, отправив Джастина играть со сверстниками, Марта с Сэлли сидели друг напротив друга за железным столиком в одном из баров Нортвуда.

— Я так рада, — сказала Марта, и в голосе ее прозвучала невысказанная благодарность, — что у меня есть друг, которого можно попросить о подобной услуге!

— Мне нравится приезжать сюда, — тактично ответила Барвик. Она чувствовала себя неловко: бар был такой респектабельный, не какой-нибудь там «Дикий Заяц», забегаловка на Кларк-стрит, где играют регги и где она чаще всего проводит свободные вечера. Марта заказала красное вино «Пино Нуар» — двенадцать долларов бокал! — и Сэлли, уговаривая себя не опрокинуть его залпом, каждые несколько минут поглядывала, сколько там осталось у соседки, стараясь не обогнать ее. — Да и Джастин — чудесный ребенок.

Марта, как бы сомневаясь в правдивости ее слов, любезно улыбнулась и как-то неопределенно отвела глаза.

— Да. Боже мой, конечно, он замечательный! По-моему, он к вам неравнодушен. — Сэлли вспыхнула. — И у него такое доброе сердце! На прошлой неделе я готовила ужин, а он, представляете, взял и начал накрывать на стол. Сам. Я его не просила. Это было так мило. Он ведь сейчас в таком возрасте, когда ему особенно важно мое одобрение.

— Это здорово, — поддержала Барвик.

— И еще он такой умный. Во всех тестах девяносто девять из ста набирает. — Тут она покраснела, понимая, что эти разговоры — сплошное хвастовство и бессмысленное общее место, но удержаться все равно невозможно. — Бывает, разумеется, что и он ведет себя странно.

— Да? Наверное, как все дети.

— Как все. Точно. Именно это я и имею в виду. Знаете, он иногда сквернословит.

Барвик хмыкнула:

— М-да. Ну что ж. Дерьмово.

Марта прыснула, даже вином подавилась:

— Боже, Сэлли, вечно вы меня смешите! У меня здесь нет таких друзей, как вы. То есть друзья есть, но не такие, как когда-то, когда я жила в большом городе.

— Что же случилось с вашими старыми друзьями?

— Эх, знаете, как бывает! Переезжаешь. Выходишь замуж. Рожаешь ребенка. — Марта помолчала, неторопливо потягивая вино. — Появляется ребенок, и жизнь совершенно меняется. Пока ты не замужем, легко позволить себе забросить все дела и откликнуться на любое приглашение. Если живешь в большом городе, то даже после замужества можно пригласить друзей на ужин, или пойти вместе в театр, или заглянуть в бар, когда там «счастливый час» и спиртное со скидкой продают — просто так, ни с того ни с сего. Когда есть ребенок, это труднее. Да просто невозможно. Друзья постепенно перестают звонить. И знаете, что самое интересное? Думаешь: и слава богу, что не звонят, потому что все равно ни на что сил нет.

— Да, да, — отозвалась Барвик, хотя на самом деле плохо понимала, о чем речь.

За соседним столиком сидела молодая пара, ее ровесники. Низко склонив головы над бокалами, они шептали друг другу что-то, видимо, очень личное, не предназначенное для посторонних ушей. Барвик обычно смотрела свысока на двадцатилетних ребят из пригорода. Но не сегодня.

— Ох уж эти дети. Господи боже мой! — Марта вновь отпила из бокала; теперь вина у нее осталось меньше, чем у Барвик. — Сэлли, вы когда-нибудь попадали в переделки? В детстве.

— Еще в какие! Я была ужасным ребенком. Всегда дружила с хулиганистыми мальчишками. В десятом классе меня временно отстранили от занятий на шесть недель. Даже чуть было не исключили, но родители каким-то образом затолкали меня обратно.

Марта сложила губы трубочкой, как бы давая понять, что она потрясена и считает эту деталь биографии восхитительной и ужасной одновременно.

— Ну надо же! Что же вы натворили?

— Так, глупость. Мы с друзьями два года подряд сидели в столовой за одним и тем же столом и решительно не хотели, чтобы за ним сидел кто-то другой, когда мы, став учениками предвыпускного класса, перейдем учиться в другое здание. Тогда мы пробрались в школу в субботу, украли стол, увезли на машине на берег озера Мичиган, напились и разнесли его в щепки молотками и лопатами. Тут приехали полицейские и нас арестовали, а поскольку речь шла о краже школьного имущества, нас отстранили от занятий.

— Так ведь это сущая ерунда.

— Я и говорю. Просто глупость.

— А я была такой паинькой, — сказала Марта. — Никогда никаких проблем. Член ученического совета. Школьные альбомы и все такое. — Она закатила глаза. — Уверена, я именно поэтому так переживаю из-за Джастина. Я всегда беспокоюсь, когда вижу, что человек делает что-то не так, как положено. — Она помолчала, затем продолжила: — Джастин устраивает пожары. Небольшие, конечно. Пока никакого ущерба. Он постоянно где-то находит спички. Жжет свечи. Как-то раз сжег газеты в камине.

— Как-то это страшновато немного.

— А еще он таскает у меня вещи. Я время от времени нахожу в его комнате украшения. Отругаешь его, а он извинится в ответ, и все. А потом снова за свое. — Она сделала глубокий вдох и шумно выдохнула. — У меня даже начинается что-то вроде паранойи. У соседей умирает собака, и я думаю: а не имеет ли он к этому отношения? — Она засмеялась, чтобы эта мысль не казалась такой ужасной.

— Соседская собака?

— Ну да. Пишут, что серийные убийцы в детстве любят разводить огонь, мучить животных и все такое. То есть нет, я, конечно, понимаю, что Джастин ничего подобного не делал. Я в этом уверена. Просто бывает иногда, особенно ночью, начинают крутиться в голове страшные мысли. Терри говорит, что это паранойя, что мальчиков всегда восхищает огонь. С другой стороны, Терри волнует не столько то, что ребенок ворует украшения, сколько — не станет ли он голубым.

— Гм.

— Нет, ну Терри — это вообще отдельный разговор.

Сэлли не была до конца уверена, хочет ли Марта, чтобы ее спросили о муже или нет, поэтому промолчала.

— Извините, что я так много о нем говорю…

— О Терри?

— Нет, о Джастине.

— Ну что вы, ваше беспокойство понятно.

— Терри даже слышать не хочет о том, как сильно меня это беспокоит.

Что ж, подумала Барвик, второе упоминание о муже — явно преднамеренное.

— Мой опыт подсказывает, что мужчины вообще мало о чем думают, — сказала она.

— Мне даже сны про Джастина снятся, — продолжала тем временем Марта. — Жуткие, жестокие кошмары. Представляете? Ну что я за мать, если могу представить себе собственного сына вытворяющим такие дикие вещи?

— Вы тревожитесь о нем, это нормально. Родители и должны беспокоиться. Родители, озабоченные поведением собственных детей, — залог нашего выживания как вида.

— Вы так добры, Сэлли, — сказала Марта и замолчала, видимо, раздумывая, не сменить ли тему разговора. И сменила:

— А вам что снится?