Рид Коулмен - Хождение по квадрату

— Я бы хотел оплатить похороны, если согласится епархия, сестра.

— Думаю, мы сможем это уладить. Вы очень добры.

— На самом деле не очень, — признался я. — Понимаете, тот груз, который Тайрон носил в душе все это время, он давил и на меня. Тайрон Брайсон спас не только себя, но и меня. Это самое меньшее, что я могу для него сделать.

— И все-таки это очень милосердный поступок, — сказала Маргарет, беря мою руку.

— Я лучше пойду, сестра Маргарет, у меня появилось много дел. Вы позвоните мне насчет похорон?

— Конечно.

— Спасибо, сестра. — Я поцеловал ей руку. — Спасибо, что вызвали меня сюда.

— Думаю, вы преувеличиваете мою роль. Вам было предназначено оказаться здесь.

Я направился к дверям, но, повернув назад, окликнул сестру Маргарет:

— Если Патрик там, где указал мистер Брайсон, вы согласитесь прийти на похороны? Я хочу, чтобы семья познакомилась с вами.

— Только попробуйте не позвать меня!

Взглянув на звезды в свободном и здоровом мире, я вспомнил, что наш школьный учитель физики любил говорить: «Путешествие во времени возможно, что бы об этом ни говорили. Когда вы смотрите на звезды, вы видите прошлое». Когда я подошел к двери машины, мне показалось, будто я что-то забыл. Моя трость, подумал я. Но нет, я не пользовался ею почти двадцать лет. И тут я сообразил, что это было путешествие во времени.

Как бы я мог рассказать обо всем этом Кэти? «Твой брат тогда не пропал, пропал он сейчас. Да, кстати, он был геем, а его отец, которого ты любишь, — изувер и человеконенавистник, он предлагал Патрику свести счеты с жизнью».

Иногда я чувствовал то же, что должен был чувствовать Рико в тот день в ресторане «Вилла Конте»: попытка оправдаться, обрывки фраз, мольбы о прощении застревали у меня в горле. Вина за соучастие давила на меня. Несколько месяцев спустя после тех событий доктор велел мне выбросить трость, и тогда же я убедил себя, что навсегда изгнал призрак Патрика.

Я обманывался насчет многих вещей, и только любовь к Кэти была несомненна. В тот вечер, когда мы ходили на «Кордебалет», я сделал ей предложение. За несколько недель до этого Мириам и Синди, растолстевшая из-за беременности, помогли мне выбрать кольцо. Я заранее договорился с барменом «Радужного зала». Когда я подал ему знак, он вскрикнул от боли.

— Что с вами? — поинтересовался я, прикидываясь невинной овцой.

— Ничего, все в порядке. — Бармен действовал в соответствии со сценарием. — Кажется, я порезался, что-то было во льду. Боже, — воскликнул он, — взгляните-ка на это!

— Дайте посмотреть, — попросила Кэти, попавшись на удочку.

Бармен протянул ей кольцо.

— Это тебе, — сказал я. — Если захочешь.

Без всякого давления с моей стороны Кэти решила перейти в иудаизм. Я сказал, что она сошла с ума и что это садомазохизм — ее же многие возненавидят. Она ответила, что Бог пренебрег ею, когда она была католичкой. Бог тут, конечно, ни при чем, но Кэти настаивала. Я был счастлив — из-за родителей.

— Знаешь, — предостерег я, — за это не раздают пироги и плюшки. В прежние времена кое-где тебя «удостоили» бы желтой шестиконечной звезды и номера на руке.

Тем не менее она это сделала, вот только не хватило времени завершить процедуру до свадьбы.

Мы поженились в часовне ООН в конце июля 78 года. Служил священник, не принадлежавший ни к одной из официальных конгрегации — только ООН могла устроить бракосочетание еврея и католички, новообращенной в иудаизм. Как любил говорить мой дед, пусть это будет их самая большая головная боль. Арон выступал в роли моего шафера, а старая подруга Кэти, Сью, была подружкой невесты. Исполнилось заветное желание моего зятя Ронни — он шел в паре с Мисти. Мириам и Коста стали «инь» и дополнили их «ян».

Беременность Синди проходила не безоблачно, и она сидела в первом ряду вместе с детьми — в качестве моральной поддержки. Мы устроили прием в итальянском ресторане в Бруклине. Было много красного соуса, лазаньи и дешевого красного вина.

Гостей было по счету. Пришли Ники и Пит Парсон, несколько моих приятелей — бывших сослуживцев и парочка родственников. Родители Кэти тоже пришли, хотя ее мать не слишком радовалась смене вероисповедания дочери. Наверное, трагедия заставила ее обеими руками держаться за то, что осталось. Она была добра со мной и моей семьей до самой своей смерти. Фрэнсис Малоуни оставался безупречно вежливым со мной при дочери, но от его улыбки я чувствовал себя неуютно. Даже в те времена, когда обстоятельства сталкивали нас нос к носу, он никогда не проявлял своей обычной грубости, ни разу он не спросил меня, почему не вернулся Патрик, но временами интересовался, верю ли я в привидения. Понадобилось много лет, чтобы я понял, почему Малоуни так улыбался и с какого такого перепугу вдруг заинтересовался потусторонним миром.

В ресторане только Мириам спросила, где Рико. «Не здесь», — ответил я. Многих не было, и ни я, ни Кэти не были склонны вдаваться в детали, хотя отсутствие некоторых людей и не требовалось объяснять. Я пригласил доктора Фрайар, но она вежливо отказалась. «Это выглядело бы подслушиванием», — сказала она. Больше я о ней никогда не слышал. Джек пришел на вечеринку и ушел, выпив несколько порций спиртного. Я бы продолжал с ним общаться, но все разговоры неизбежно сводились к рассуждениям о том, сбежал Патрик, или нет. И с ним эта встреча оказалась последней. Пит Парсон сказал мне, что в конце августа Джек переехал в Огайо, согласившись вести в школе для неблагополучных подростков театральный кружок.

В октябре 1986 года я получил по почте пакет от некоей миссис Мэри Уайт из Дайтона, Огайо. Мэри Уайт была сестрой Джека. Она с грустью сообщила мне, что Джек умер в начале сентября от СПИДа. Это ее так потрясло, что вот только теперь она смогла себя заставить разобрать и раздать его вещи в соответствии с распоряжениями. Она писала:

«Джек точно указал, что это я должна отправить вам. Он рассказывал мне о Патрике и о том, что произошло тогда в Нью-Йорке. Ему был понятен ваш гнев, мистер Прейгер, но до своего последнего дня Джек настаивал на том, что вы не напрасно ему поверили. Патрик не сбежал. Если вы когда-нибудь узнаете, что произошло на самом деле, пожалуйста, дайте мне знать. Джек сказал мне, что он был рад, что познакомился с вами и вашей женой. Я рада, что были в этой жизни люди, которые ему нравились…»

В пакете лежал рисунок Патрика — китайский иероглиф, обвитый стеблем красной розы. Меня тронуло, что Джек захотел мне его передать, но вынужден был хранить его тайно несколько лет, поскольку не мог открыться Кэти.

В марте, после того как кончились все мои отпуска, бюллетени по болезни и инвалидности, я взял заем под пенсию. Эта сумма помогла нам с Ароном купить винный магазин на Колумбия-авеню. Излишне говорить, что нам недолго пришлось ждать лицензию. В честь нашего отца мы назвали корпорацию «Ирвин Прейгер и сыновья, инкорпорейтед». Думаю, Арон в тот день наконец похоронил отца. С тех пор мы открыли еще пять магазинов на территории Нью-Йорка, а еще у нас процветающая торговля по Интернету. И все-таки лучше бы я оставался копом.