Адам Холл - В жерле вулкана

– Хорошо. Где мы можем поговорить?

– Если соблюдать осторожность, то прямо здесь.

– Хорошо. – Они снова сели, и Рейнер обнаружил, что его раздражает профессиональный подход этого человека и его интонации: «Здесь болит? Да? Хорошо!». Он мог бы потерять часть своего спокойствия завтра, поднимаясь под лучами здешнего солнца по бесконечной лестнице к Вентуре.

Уиллис говорил очень спокойно, перегибаясь длинным телом через стол.

– Они не включили это в письмо, но я от имени правления должен попросить вас ничего никому не говорить. Абсолютно ничего абсолютно никому.

– Слова сопровождала холодная как лед улыбка. – Совершенно секретно.

– Неужели пресса что-то пронюхала?

– Э-э, нет. Абсолютно ничего и никому. Это слова Гейтса. Теперь вы, конечно, пожелаете поскорее смыться от всего этого. – Он посмотрел на запертое окно, за которым дождевые капли, разбиваясь о подоконник, непрерывно обдавали стекло брызгами. – Хотя должен предупредить, что в Лондоне, когда я уезжал, было почти то же самое. Не будете ли добры поделиться со мной тем, что вам удалось узнать?

Рейнер совершил настолько странный поступок, что сам себе удивился. Он рассказал Уиллису о Вентуре и попытке подкупить его, и о женщине, которую видел на тротуаре Авениды-дель-Мар четыре дня тому назад. Но он не рассказал ему о сцене, которая произошла в ресторане всего за час до их беседы. Им был нужен Линдстром.

– Вы сказали, что заметили номер «мерседеса».

Рейнер назвал ему номер. Но не сказал при этом, что видел, как этот автомобиль проезжает по шоссе вдоль полуострова.

Все зависело от ответа Гейтса на телеграмму, которую он собирался послать. Пока он не прибыл, Уиллис мог разгребать любые норы, как хотел. Он умел это делать.

– Что вы обо всем этом думаете, мистер Рейнер? Мне бы ваше мнение очень пригодилось.

Это добавление было совершенно излишним. Уиллис и Гейтс были очень милы со своим добрым стариной Рейнером.

– Я полностью уверен, что Вентура знает, где находится Линдстром. Думаю, что он должен был рассказать Линдстрому о моем интересе, особенно после того, как раньше его узнал Марш. Маловероятно, что Линдстром появлялся в баре Вентуры после встречи с Маршем, еще менее вероятно, что он появится там теперь. У меня также вызывает сомнения человек по имени Луис. У него страшный шрам на лбу и всего одна рука. Его сын, Пепито, находится в тюрьме; его вместе с группой студентов схватили, когда они пытались взорвать железную дорогу. Поэтому Луис очень ожесточен. – Он обвел зал праздным взглядом. – Похоже, в этой стране не слишком жалуют важных шишек. По крайней мере, здесь.

– Точно! – Уиллис шлепнул по столу, как будто приклеивал почтовую марку.

Рейнер рассказал все, что мог, за исключением сцены в «Ла-Ронде», и наконец поднялся.

– Полагаю, вас не слишком раздосадует, если я еще некоторое время пробуду здесь, занимаясь этим делом?

Уиллис вскинул на него маленькие честные глазки.

– Я был бы только рад.

Рейнер отправился посылать свою телеграмму. Очевидно, Уиллис полагался на лондонское начальство, которое должно было отозвать Рейнера из Пуэрто-Фуэго, и мог позволить себе порадоваться его предложению.

Рейнер испытывал совершенно определенные чувства. Он был готов поставить свой палец на пари, что его отзывают для того, чтобы он не узнал слишком много, хотя доказать это никак не мог. Письмо Гейтса было совершенно естественным; пара любезностей, отпущенных Уиллисом, могла быть просто-напросто признаком хорошего самочувствия или радости по поводу того, что он сменил наконец место работы – Сингапур на Агуадор.

Телеграмма гласила:

«Прошу разрешения остаться на несколько дней. Убежден, что могу все завершить».

Первый текст, написанный на другом бланке, имел совсем иное содержание: «Подхватил песчаную лихорадку» – как оправдание задержки; но он выбрал другой вариант для того, чтобы с определенностью выяснить, действительно ли они не были заинтересованы в успехе расследования.

Отправив телеграмму, он совсем было решил вернуться и рассказать Уиллису о сцене в «Ла-Ронде», поскольку это расследование рано или поздно должно было коснуться нескольких тысяч человек, если, конечно, хоть какие-то его успехи станут достоянием общественности. Но тут в его мозгу зародилось сомнение, слишком ужасное для того, чтобы он мог позволить себе чересчур раскрыться на этой стадии. Нет, он будет ждать ответной депеши из Лондона.

Ее доставили в гостиницу перед полуночью, когда дождь ослабел и кратер вулкана снова проглянул сквозь туман, как отдаленное кроваво-красное пятно на темном небе.

«Прошу немедленно вернуться».

Но Рейнер уже твердо решил, что останется, какие бы трудности его ни ожидали.

Два самца меч-рыбы метались в смертельной схватке посреди гавани, то и дело выпрыгивая в полуденный знойный воздух; самки видно не было. Они носились по замершей в межень воде, вздымая клочья пены, и походили издалека на два ножа, режущих в клочки ватное одеяло.

Солнце достигло зенита, и тени исчезли повсюду, за исключением обширных крон деревьев и широких тентов. Около кучки вулканической золы, которую дождевые потоки намыли у причальной стенки прошлой ночью, стоял лишенный тени Уиллис, тощий и неподвижный, как аист. Он рассматривал кучку агентов гостиниц, казино и борделей, ожидавших подхода катера от гидросамолета.

Все эти агенты – индейцы, негры, метисы, мулаты, креолы, испанцы – все они продажны. Уиллис искал среди них наиболее умного на вид. Прибывая в незнакомый город, он узнавал от этих агентов гораздо больше, чем из любого другого источника. Это был для него, возможно, тысячный по счету незнакомый город, и он механически совершал обычную процедуру выбора осведомителя, размышляя при этом о чем-то совершенно другом.

Он думал о Рейнере, который перепутал все его карты. Он не должен был оставаться в Пуэрто-Фуэго; напротив, ему следовало вернуться в Лондон. Профессионализм этого человека и его преданность своим обязанностям были известны в T.O.A. А обеспечение безопасности авиакомпании в круг этих обязанностей никаким боком не входило. Помимо всего прочего, Уиллис сожалел о его упрямом решении остаться в Агуадоре. Гейтс сказал ему:

– Рейнер хорошо поработал там, но мы отзываем его по двум причинам: он узнал вполне достаточно для того, чтобы вы могли уверенно продолжить дела, и может вернуться к собственной работе. Может также выясниться, что нам придется и дальше держать язык за зубами, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вы видите основания для осмотрительности, а он нет; это естественно. Пожалуйста, не забудьте сообщить ему от моего имени, что он не должен говорить абсолютно ничего и никому. Наша авиалиния перенесла сразу несколько ударов из-за несчастного случая с лайнером, и конкуренция стала куда жестче, чем когда-либо прежде. Мы хотим избежать любой утечки информации прежде, чем сможем представить Министерству авиации достаточно фактов – если, конечно, почувствуем, что это целесообразно сделать, учитывая интересы всех заинтересованных сторон.