Лин Гамильтон - Этрусская химера

Никола выбрал приятный ресторанчик, где его как будто хорошо знали и, несмотря на выстроившуюся снаружи очередь, нас немедленно усадили за стойку бара, а через несколько минут пригласили к столику.

— Как вам удается такое? — поинтересовалась я.

— Я часто обедаю здесь, — объяснил он. — Я и живу недалеко отсюда. Потом, метрдотель — мой кузен, что тоже не мешает делу. Кстати, клецки здесь восхитительны, еще я могу рекомендовать стейк или любые морские блюда.

Мы провели вместе приятный вечер. Разговор шел об искусстве, музыке, театре и прочих предметах, о которых я люблю поговорить. Он рассказал, что для отдыха занимался живописью. Я призналась, что не имею никаких хобби, кроме собственного магазина. Он слегка флиртовал. Я тоже — немножко. Словом, вечер получился чудесным.

— Не хотите ли выпить чуточку на ночь? — осведомился он. — У меня дома?

Я улыбнулась.

— Благодарю вас, но мне придется ответить отказом.

— Значит, вы не свободны? — спросил он.

— Да, — призналась я.

— Так я и думал, — заметил он. — Не знаю почему. Хотя кольца на вашем пальце и нет, но на свободную женщину вы не похожи.

— Надеюсь, вы не сочтете меня неблагодарной. Это был чудесный вечер.

— Я тоже, и мне не хочется, чтобы он кончился так быстро, — проговорил он. — Впрочем, давайте заглянем ко мне. Что бы вам ни наговорили про итальянцев, обещаю вести себя благопристойно. А чем занимается ваш партнер?

— Он служит сержантом в Королевской канадской конной полиции.

— В самом деле? — проговорил он. — Настоящий конный полицейский? Тем более обещаю вести себя хорошо. Как это смело с вашей стороны. Или здесь следует видеть проявление патриотизма?

— Он действительно хороший человек, — рассмеялась я. — И я все более и более привязываюсь к нему.

— Привязываюсь, — заметил он, — любопытное слово, однако, по-моему, лучше не расспрашивать. Кстати, о полиции, кажется, вы так и не сказали мне, что привело вас в Ареццо в участок к карабинерам.

— Я проверяла один древний предмет, — ответила я. — Как вы сами знаете, лишняя предосторожность никогда не повредит.

— Весьма разумно, — проговорил он. — Кстати, там в это время находилась прекрасная вещь. Меня вызвали, чтобы получить заключение. Какая-то женщина попалась с нею — с этрусской гидрией. Конечно, вы знаете, что такое гидрия? Сосуд для воды с тремя ручками? Да? Великолепно.

— И она оказалась подлинной? — спросила я самым нейтральным тоном.

— Почти наверное. Действительно отличный экземпляр, притом в идеальном состоянии. А теперь пойдемте, я покажу вам свой дом.

Здание показалось мне не слишком приятным, лифт успел одряхлеть. Входя в подъезд, я оглянулась, однако никого из знакомых не заметила. К моему удивлению, квартира Никола действительно потрясала. Она состояла из очень просторной и похожей на студию комнаты на верхнем этаже, за стеклянной стеной с одной стороны ее открывался потрясающий вид на городские крыши. Возле противоположной окну стены располагалась крохотная кухонька, отделенная перегородкой кровать, — к которой я постаралась не приближаться, — и несколько предметов очень современной итальянской мебели превосходной работы. Я постаралась не расспрашивать его о личной жизни. В сущности, вопросов можно было не задавать — передо мной была квартира холостяка, и излишний интерес не привел бы меня ни к чему хорошему. Стены были завешены произведениями искусства, среди них были даже очень хорошие вещи.

— Не хотите ли снять жакет? — поинтересовался он.

— Конечно, — ответила я. — Можно просто бросить его куда-нибудь.

Взяв мой жакет, он не стал обращать внимания на мои слова и аккуратно повесил его на плечики в шкафу возле двери. Сняв собственный пиджак, он старательно сложил его, подумал, не перебросить ли через спинку кресла, но в итоге повесил рядом с моим жакетом.

— Удивительно, что у нас получился такой приятный вечер, — произнесла я с улыбкой. — Дело в том, что сама я — неряха. И предпочитаю пребывать в творческом беспорядке.

«Знакомство наше могло бы завершиться смертоубийством» , подумала я. Он тоже улыбнулся.

— Итак, вы заметили мою болезненную склонность к аккуратности. Простите, если она смущает вас.

— Конечно, нет. Я просто завидую. Мне нравятся такие современные интерьеры. В них видна строгость, а друзья неоднократно указывали мне, что таковым качество я просто не обладаю. Моя квартира, скажем так, более эклектична. Модерн, примитив, и все, на чем остановится мой глаз, а он останавливается на многом.

— И так вам действительно понравилась моя квартира?

— Просто сказка. Но я почему-то удивлена. Мне казалось, что эксперт, не знаю, как сказать…

— Должен в меньшей степени любить современную мебель и искусство? — спросил он. — Но это не так странно, как вам кажется. Хорошие вещи, насколько я понял, нравятся мне вне зависимости от того, когда их создали. Но ведь, согласитесь, я не вправе владеть древностями, а когда ты знаком с подлинником любая копия кажется примитивной, во всяком случае, с моей точки зрения. Вот мебель у меня подлинная. Я собрал несколько лучших образчиков того, что на вашей родине зовется модерном середины двадцатого столетия. Днем я имею дело с предметами тысячелетней давности, обладающими своей собственной красотой, а когда я возвращаюсь домой, то попадаю в совершенно другой мир, полный собственного очарования, как, наверно, скажете вы.

— Насколько я могу видеть, вы покупали каждый из этих предметов, мебель, ковры, стеклянную вазу, картины в индивидуальном порядке. Возможно, я не могу правильно выразить свою мысль, но некоторые просто покупают вещи, не стремясь сочетать их друг с другом. Они покупают в лучшем случае комплекты. Или же это — чисто североамериканская манера?

— Не знаю, — ответил он. — Но вы — человек восприимчивый. Я действительно подбирал здесь предмет к предмету. Должно быть, в сердце своем я все-таки коллекционер.

— Но наделенный весьма взыскательным вкусом, — заметила я.

— Совершенство не является для меня пустым словом, — проговорил он. — Увы, также и в людях. Вне сомнения это может объяснить, почему в свои сорок шесть я все еще живу холостяком. Отсюда и моя привередливая аккуратность.

— Вижу, вы рисуете, — я указала на стоявший возле окна мольберт. — Нет ли среди этих работ и ваших?

Разговор начинал переходить на опасную территорию, и я подумала, что пора сменить тему.

— Нет, — ответил он. — Боюсь, что мои картины куда менее броски, чем эти абстрактные произведения. Я предпочитаю детали. Этого требует сам характер моей работы. И когда я берусь за кисть, любовь к деталям пробивается наружу, несмотря на все попытки держать ее в узде. Я могу показать вам кое-какие из своих работ, если только вы пообещает мне не сравнивать их с теми картинами, что висят у меня на стенах.