Андрей Анисимов - Спаситель мира

Слава, увидев, что женщина, морщась от боли, пытается встать, бросился к Ирине и взяв ее под руки, поднял. Опираясь на Славу, Старовцева прошла в комнату, согнала рыжего кота с брюк мужа и указала на старый медный самовар, пылящийся на полке стеллажа.

Усадив хозяйку на стул, Слава снял самовар и поставил перед ней.

Старовцева стянула медную самоварную крышку и добыла из его глубин что-то завернутое в тряпицу. Вернув хозяйку на террасу, Синицын устроил ее в качалке и стал с нетерпением ждать, когда она развернет тряпицу. Наконец Старовцева с ней справилась, и Слава зажмурился — так засверкали на ладони женщины два кусочка хрусталя. Ира сложила их вместе и получила огромный белый камень.

— Это же хрусталь Царя Тибета! — воскликнул Слава. Каребин так точно описал магический хрусталь, что ошибиться было невозможно. — Как он попал к писателю?!

— Возможно, ответив на этот вопрос, вы закончите свое следствие, — устало улыбнулась Ирина. — Мне об этом ничего не известно. Все, что я знала, теперь знаете и вы.

Синицын хотел еще что-то спросить, но возле калитки раздались три веселых автомобильных гудка.

— Славка приехал! — обрадовалась Старовцева. — Вон и Гамлет побежал встречать хозяина.

Через минуту на террасе появился маленький сухой мужчина с двумя пакетами провизии и огромным арбузом. Рыжий кот терся об его ноги и заискивающе заглядывал в лицо. Виртуозность, с которой хозяин при своем скромном росте справлялся с ношей, поражала.

— У тебя, девочка, гости! — приветливо заулыбался он, увидев Славу.

Разложив пакеты и арбуз, супруг Ирины протянул молодому человеку руку.

— Старший лейтенант Вячеслав Синицын, отрекомендовался следователь.

— Старший научный сотрудник Вячеслав Старовцев, — представился тезка, и мужчины поздоровались. Рукопожатие Старовцева было крепким, в его маленькой руке ощущалась недюжинная сила.

— Я думал, что вы тяжелый атлет. Столько сумели притащить, — настороженно произнес Синицын. Он тут же вспомнил подозрения охранника «Издательского дома» о том, что убийца Рачевской спортсмен маленького роста.

— Вы почти угадали. Слава альпинист и мастер спорта. Спортивности ему не занимать, — словно отвечая на мысли следователя, похвалилась мужем Ирина.

Синицына оставляли ужинать, но он, сославшись на ночное дежурство, откланялся.

Читать на обратном пути в электричке Слава не стал. Урок с грабежом заставил его вести себя осторожнее. Зато сменив стажера Тему в квартире писателя, младший лейтенант закрылся в ванной и взялся за роман.

Председатель Петроградского ЧК Глеб Иванович Бокий после посещения подвалов с конфискованными ценностями вместе с задержанным Сабсаном Карамжановым долго не мог опомниться. Но еще большее впечатление на него произвела встреча с мертвым гуром. После той ночи грозный Глеб Бокий стал бледнее и молчаливее, чем обычно. Часовой, пораженный непривычной веселостью начальника в момент беседы с Сабсаном, не отметил в последующие дни на его лице не только улыбки, но даже обычного приветливого выражения. Чекиста, застрелившего Карамжанова, Бокий вместо благодарности посадил в карцер. С тех пор Глеб Иванович стал мрачен и раздражителен. Но как ни странно, плохое настроение грозного начальника Петроградского ЧК пошло на пользу арестованным контрикам. Гроза контрреволюции перестал подписывать смертные приговоры, а своим чекистам поручил проводить задержания без рукоприкладства и пальбы.

Эта странная перемена была незамедлительно отмечена «доброжелателями», и донос на Лубянку не заставил себя долго ждать. Феликс Эдмундович, читая пасквиль, поморщился, двумя пальцами припрятал донос в дальний ящик письменного стола и задумался. Донос ему передал во время совещания ВЦИК сам Григорий Евсеевич. Руководитель политической полиции Советов догадывался, что Зиновьев ненавидит Кузьмича (партийная кличка Глеба Ивановича) с тех пор, когда тот, наперекор Зиновьеву и Каменеву, поддержал в семнадцатом году сторонников вооруженного восстания. Второй раз они схлестнулись недавно, после гибели Володарского. Вождь мирового пролетариата злился на питерцев за их «мягкотелость». Трусоватый Зиновьев, чтобы угодить Ленину, истерически требовал крови. А Бокий заявил, что чрезмерный террор приведет к анархии и резне. Он уже был сыт «чрезвычайными мерами» после убийства своего предшественника Урицкого.

Тогда Зиновьев тоже поднял панический вопль о необходимости красного террора.

«Скорее всего, и сам донос дело рук Гриши», — предположил Дзержинский.

Хозяин Лубянки относился к председателю Петроградского ЧК с симпатией, а Зиновьего терпеть не мог. Железный Феликс надумал убрать Глеба Ивановича подальше от глаз кремлевских вождей. «Пусть организует сопротивление в оккупированной немцами Белоруссии», — решил он и перед командировкой в Минск пожелал повидать Бокия.

Получив распоряжение ОГПУ сдать дела и ехать в Москву за новым назначением, Глеб Иванович не удивился. Ни досады, ни обиды в его душе не было.

Лежа на мягком диване спецвагона, бывший председатель питерской ЧК испытывал даже некоторое облегчение. Бокий с юности имел склонность к мистике. А встреча с восточным старцем Сабсаном и кровавое видение в подвале Петроградского ЧК заставило грозного чекиста о многом задуматься. О том, что случилось следующей ночью во дворе с трупами, Глеб Иванович старался не вспоминать вовсе. По ночам его начали мучить кошмары. Революционер снова и снова слышал крики жертв, видел отрубленные конечности и окровавленные тела на грудах золота, смотрел на свои руки и обнаруживал их по локоть в крови. Потом приходил старик. Это было самое страшное для товарища Кузьмича. Он просыпался в испарине и больше заснуть не мог.

Поезд стоял на перроне станции Бологое. Крики и ругань за окном прервали размышления. Бокий поднялся с дивана и вышел в тамбур. Там не топили, и ночная прохлада заставила его застегнуть гимнастерку. Шум и крики исходили от желающих попасть в Москву беженцев. В вагон ломились толпы одетых в лохмотья людей.

— Открой. Я хочу размяться, — приказал он охранявшему тамбур чекисту.

— Нельзя, товарищ председатель. Народ ворвется. Не стрелять же по ним, — ответил часовой.

— Кто эти люди и что им надо?

— Голодные лапотники. Думают, что Москва их ждет с калачами, — усмехнулся молодой чекист.

Председатель в отставке тяжело вздохнул, вернулся в салон и присел на диван. Нищета и кровь его начали утомлять, и он расстроился. Разумно было бы выспаться перед новым назначением, но спать не хотелось. Состав дернулся и поплыл в ночь. Толпа оборванцев еще бежала за вагоном, продолжая лупить кулаками в окна, двери и стены. Но перрон закончился, и люди отстали.