Андрей Анисимов - Спаситель мира

— В доме пусто, этой сучки там нет, — крикнул кто-то в темноте.

— Мы же ясно видели, как она вернулась. Обыщите двор, амбар, сараи, — приказал другой.

Вера вспомнила весь ужас, пережитый в доме отца. Голоса этих людей были чем-то похоже на голоса тех чекистов. Ей даже показалось, что она узнала хрипотцу начальника в кожанке, который, готовясь к насилию, увлекся своими брюками и не заметил Сабсана.

Вера побежала. Она неслась так быстро, что не чувствовала дороги. Небо на востоке понемногу начало светлеть. Девушка боялась, что ее станет видно, и старалась убежать как можно дальше. Она не понимала, сколько времени бежит.

Справа от проселка показались огоньки. Это светились окна соседнего хутора.

Вера от хозяина знала, что до соседа около двух километров. Она свернула к ним.

Три собаки, рыжие и злые, бросились ей навстречу. Сосед не держал собак на цепи, и они вольно бегали вокруг хутора. Беглянка остановилась. Собаки тоже остановились в двух шагах от нее и, злобно рыча, преградили тропинку к дому.

Вера помнила, что от собак нельзя убегать. В родительском доме, когда она была маленькая, собак водилось много. Отец держал трех борзых для охоты, правда, охотиться выбирался не чаще, чем раз в два года, добермана-пинчера для охраны особняка и мопса Карла для нее. С мопсом Вера спала в одной постели. Его украли во время февральского переворота, когда наступил голод, и Вера очень плакала.

Она слышала от прислуги, что Карла скорее всего съели.

Псы продолжали брехать, изредка оглядываясь в сторону хутора. Вера стояла, не двигаясь, и говорила зверюгам ласковые слова. Те немного притихли, но стоило девушке сделать шаг вперед, как вновь оскалили клыки и угрожающе зарычали.

Наконец дверь в доме открылась, и пожилой мужчина окликнул собак. Пытаясь разглядеть, на кого брешут его псы, хозяин направился в их сторону.

— Помогите! Мне нужна помощь! — собрав последние силы, взмолилась Вера.

— Кохт! — крикнул мужчина псам, те поджали хвосты и попятились. — Проходите, не бойтесь, они не тронут, — пригласил мужчина. Он говорил по-русски с едва заметным акцентом. Вера хотела шагнуть к нему навстречу, но не смогла.

— Я же говорю, барышня, они вас не тронут. Я приказал им идти на место, — пояснил хозяин, подходя к Вере.

Она протянула к нему руки и крикнула:

— На хуторе Матти злые люди, — и потеряла сознание.

Слава дождался начальства, хотя подполковник явился через два с половиной часа. Грушина он застал без штанов, потому что тот переодевался в штатское.

— Как же ты его упустил, растяпа? — поморщился подполковник, натягивая цивильные брюки. Так поздно работать он не привык, оттого спешил и никак не мог попасть ногой в штанину.

— Он очень ловкий парень. Я не ожидал, — оправдывался старший лейтенант., — Ладно, замнем… Когда ты хочешь послать группу? — Подполковник покончил с туалетом, облегченно вздохнул и присел в кресло.

— О времени я не подумал.

— Ты говоришь, они из гимназистов? Гимназия — это учреждение детское, и раньше восьми там уроки не начинают. Бери группу завтра в семь и прихвати своих малолеток по дороге на занятия.

— Так точно, товарищ подполковник, — ответил старший лейтенант.

— Да брось ты, Славка. Мы не на параде. Мне до вашей субординации, как воробью до цапли. Иди работать… — И, глянув на часы, поправился:

— Иди отдыхать.

— Так точно, Михаил Прохорович. Иду отдыхать, а вы ширинку не забудьте застегнуть. — И, стараясь сохранять серьезное выражение лица, Синицын покинул кабинет начальника райотдела. Вернувшись к себе в комнату, он позвонил Лене.

— Сижу дома как дурочка. Уже восьмой час! Ты раньше проявиться не мог? Я обед три раза разогревала, — обиженно выговаривала Шмелева. — Голубцы по кулинарной книге сделала. Вкусно. Сама удивляюсь.

— Еду голодный, как черт! — крикнул в трубку Слава и пулей вылетел со службы. Есть он действительно хотел, поскольку в обед «призрак» помешал ему дождаться пельменей.

Сегодня был обыкновенный будний день, и в метро, как в пасть гиганского чудища, опускалась бесконечная масса закончивших работу москвичей. Такое количество людей напомнило Славе страшное изречение Сталина, которое он недавно услышал по телевизору. Вождь всех народов сказал, что смерть одного человека — трагедия, а миллионов — статистика. Плотная масса горожан смотрелась как одно целое безликое море.

Синицына внесли в двери, пронесли до эскалатора и втолкнули в вагон. Он мог не держаться, не касаться пола, а поджать ноги и зависнуть. Упасть народ бы не дал. Единственная задача пассажира заключалась в том, чтобы на нужной станции пробиться к выходу.

Поезд подходил к «Арбатской». Синицын стиснул свой кейс и всем телом устремился к дверям. Возле самой станции он вдруг почувствовал острую боль в боку. Но вскрикнуть не успел. Двери вагона раскрылись, и его вынесло на платформу. Больше Слава ничего не помнил. И, открыв глаза, не мог сообразить, почему к нему тянутся какие-то шланги и трубки.

— Порядок. Теперь оклемается, — услышал он где-то сбоку, но голову повернуть не смог. Голова оказалось привязанной. Тогда Синицын скосил глаза, а это он делать умел, и увидел здоровенного мужика в белом халате. Тот стоял рядом, но смотрел не на Синицына, а на темный экран какого-то прибора. На этом экране возникали черточки и тире, смысл которых Слава не понимал.

— Где я? — просипел он.

— Лида, по-моему, он что-то вещает, — сказал мужик в халате.

Слава почувствовал, что над ним кто-то склонился.

— Где я? — повторил он, стараясь изо всех сил быть услышанным.

— Интересуется, где находится, — озвучила медсестра речь раненого.

— Ты, парень, на этом свете. Тебе крупно повезло. Ножичек прошел в двух сантиметрах от печенки и поджелудочную не зацепил. Теперь поднимешься быстро и будешь жить вечно, — громко пообещал мужик в халате, затем тоже наклонился к Славе, зацепил его веки жесткими пальцами и, оттянув их, осмотрел зрачки.

Слава унюхал запах карболки, дорогого одеколона и слабый коньячный перегар.

— Петр Гордеевич, может, пустим к нему народ? Его навещатели по коридору, как волки в клетке, топают.

Слава наконец рассмотрел медсестру Лиду. Это была крупная брюнетка с лебединой шеей и огромной грудью.

— Мать и жену пусти. Остальных гони к едрене фене. Ему сегодня надо силы беречь, а не соболезнования принимать, — грубовато распорядился доктор. Слава подумал, что у него пока нет официальной жены, и хотел сказать об этом. Но не смог, потому что уснул. Во сне он ощущал прохладные женские руки, которые гладили ему лоб и виски, слышал ласковый шепот Лены, любящие вздохи матери и улыбался.

На рассвете Синицына отключили от аппарата и разрешили покормить домашней пищей. Лена с Верой Сергеевной дежурили возле Славы всю ночь. Утром, поняв, что сын идет на поправку, мать поехала домой готовить раненому бульон и протертые овощи, а Лене поставили в палате раскладушку, и она сразу уснула.