Елена Арсеньева - Мужчины Мадлен

– А про Светку-то откуда… – пробормотал Павел. И осекся, поняв, что выдал себя.

Виталий так и взвился!

– Да что ты всех подряд на йух свой нанизываешь?! – заорал он. – Даже мою секретаршу умудрился завербовать! Вот, значит, откуда у тебя парижская информция!

На самом деле вместо «завербовать» было употреблено другое слово, чуточку менее длинное, но гораздо более выразительное и энергоемкое.

Алёна слегка повела бровью, но сдержалась.

Павел с неподражаемой ужимкой передернул плечами.

А Коротков, которому, очевидно, было скучновато играть, так сказать, роль второго плана, довольно заржал:

– Ну, вы еще не знаете, какой Пашка на самом деле… Когда мы все там йухами мерились, у него самый длинный был, уникум, аж шестнадцать сантиметров, а в ширину…

– Молчи, козел! – прошипел Павел, и Коротков, прихлопнув рот, нервно сглотнул, как будто подавился теми сантиметрами, о которых шла речь.

«Да подумаешь, уникум! Я с таким уникумом прошлую ночь провела… – подумала Алёна. – У Дракончега тоже шестнадцать сантиметров, а в ширину… Не знаю, честно. Ну вот насколько я могу рот открыть, сантиметров на пять, на шесть?» Она покосилась было в зеркало, чтобы удостовериться, как выглядит ее приоткрытый рот, ну, в смысле на сколько сантиметров растягивается, как тогда, когда она фривольно лобзает Дракончега везде, где можно и нельзя, – но все же вовремя удержалась. Во-первых, с открытым ртом у нее сделается дурацкий вид, а во-вторых, при воспоминаниях о рекордных сантиметрах Дракончега она всегда начинала избыточно волноваться, сейчас же необходима была предельная сосредоточенность.

Между прочим, в отличие от других ситуаций сейчас происходила вовсе не битва не на жизнь, а на смерть – всего лишь сшибка умов. Но выиграть у мужчин нашей фуриозной эмансипатке (спасибо Владимиру Розанову за этот дивный термин, который он, правда, применил к Аполлинарии Сусловой, а не к нашей писательнице) хотелось во что бы то ни стало.

Ради чего? Да чтобы поняли: Алёна Дмитриева им не пешка, она сама кому хочешь поставит шах и мат, совершенно не умея играть в шахматы и даже не ведая, чем отличаются ферзь от королевы, тура от ладьи, а слон от офицера. Вроде бы ничем… Или все же отличаются?

– Интересно, а где это вы йухами мерились? – зло спросил Виталий.

– Все тебе скажи, – ухмыльнулся Павел, бросая на Короткова предостерегающий взгляд.

– Подумаешь, бином Ньютона, – зевнула Алёна Дмитриева. – Поскольку Павел и Шура одновременно принудительно отдыхали на лесозаготовках в Мордовии, очень может быть, что там суровые мужчины и развлекались порой таким неожиданным образом.

Между прочим, вот тут Егор-информатор был почти ни при чем. Алёна сама догадалась, что Коротков мог пойти на ограбление только под влиянием человека, имевшего на него совершенно особое влияние. И скорей всего – из страха. Почему-то мысль о его криминальном прошлом первой пришла в голову. Она спросила Егора, не бывал ли случайно конкурент Виталия – а то, что в дело замешан его конкурент, подразумевалось само собой, – в местах не столь отдаленных, и сразу получила ответ: да. Географию Егор уточнил, и вот сейчас Алёна смогла блеснуть. Да как – Коротков аж зажмурился.

– Вот ведьма! – пробормотал Шура сдавленно.

Виталий смотрел исподлобья, хмуро, неприветливо, с опаской. И только Павел улыбался.

– А вы все это наугад брякаете или все же информацией владеете? – спросил он довольно приветливо, и Алёна вспомнила, что такая бретерская улыбочка плескалась в его светлых глазах и когда он поворачивал ее от туалета, и когда обнимал на крыльце. А вот интересно, улыбался ли он, когда обнаружил в каком-то нижнегорьковском дворике, что его погоня за ней сорвалась?

Что ему ответить? Человек он опасный. Пожалуй, даже опасней, чем Коротков. Срок-то Павел Васильевич Махалов отбывал за убийство – пусть и не предумышленное, а все же… Кто раз убил, убьет и снова, как поется в чудной рок-опере «Вестсайдская история». Может, особо не куражиться?

Да разве удержишь Дракона, который междý облаков играет с лучами заката?

Интересно, такая стихотворная строчка существовала раньше или родилась вот только что, прямо сейчас?

– Да, – призналась Алёна. – Некоторой информацией я владею.

– Вы в сыскном агентстве служите? Сыщица, с позволения сказать?

При этом слове Алёна вспомнила Елизавету Ковалевскую, возлюбленную Георгия Смольникова, и у нее вовсе легко на душе стало. Прадед явно приглядывал за внучкой с небес!

– Да нет, я книжки пишу. Детективные романы.

– Мать честная… – протянул Павел. – А ведь Виталик у нас издатель. Вы знаете?

– Да знаю, – усмехнулась Алёна, вспомнив вчерашний разговор около ее ворот.

– Он, конечно, уже пытался вас уговорить печататься у него? Не верьте. Он сманил такими обещаниями не один десяток красоток. У самого-то ничего особенно нет ни в голове, ни в штанах, вот и сыплет посулами направо или налево. Нет уж, если решите поторговать тем, что случайно заполучили, держитесь только нас. «БТР» – серьезная фирма, с серьезными гонорарами и серьезными тиражами!

– Большое спасибо, – несколько церемонно проговорила Алёна, – я, с вашего позволения, останусь верна «Глобусу». И напишу для них новый роман о том, как одна писательница случайно купила на парижском пюсе картину, даже не подозревая, что за ее рамкой скрыто истинное сокровище для двух конкурирующих издательских фирм.

Павел и Виталий быстро переглянулись и хором спросили:

– И где дневник сейчас?

– Ну, чтобы ответить на этот вопрос, придется напрячь мою писательскую фантазию и наметить сюжет будущего романа дальше, – кокетливо произнесла Алёна.

Конечно, она не собиралась признаваться в том, что обладает некоторой информацией благодаря Егору, а то, что касается психологии и всякого такого, является ее домыслом. Она анализировала события, повинуясь своему опыту и знанию жизни. Как мисс Марпл, словом. Цепочка плелась очень даже связная, а вот насколько правдивая, Алёне и предстояло сейчас узнать.

– Дальше, дальше… – пробормотала она, делая вид, будто придумывает сюжет. – Вернее, раньше. Предыстория, так сказать, вопроса! Я напишу, что все началось с того, что у главы некоего издательского дома… Назовем его Виталик, вы не возражаете? – повернулась писательница к Шеметову. А впрочем, ей было безразлично, возражает тот или нет. – Так вот, у того Виталика был в Париже дальний родственник, которого звали Виктор Пэнтр.

– О своих родственниках я все и сам знаю, – привскочил было Виталий.

Однако Алёна только плечами пожала: ясно же, он все выслушает, буквально все, что ей взбредет в голову наговорить, ведь ему нужно, необходимо, архиважно заполучить то, что два соперника-издателя оставили у нее. Ради этого оба на все готовы, даже слушать досужую болтовню графоманки, каковой мужчины, без сомнения, считали нашу писательницу. Между прочим, совершенно напрасно! Ах, вот если бы все читатели внимали каждому ее слову с таким же патологическим, не побоимся данного слова, вниманием, как Виталий, Павел и примкнувший к ним Коротков!