Джорджо Щербаненко - Венера без лицензии

– Да, мать была очень высокая, – последовал ответ на заданный вопрос. Она родом из Кремоны – еще один ответ. Нет, он не любит море, а мать очень любила. У них дом в Виареджо, но после смерти матери они туда ездили всего один раз. Нет, у него никогда не было постоянной девушки.

– Ну не то чтоб постоянной, – настаивал Дука, – а просто девушки, с которой вы встречались несколько дней подряд, скажем, неделю?

– Нет.

Беседа начинала его утомлять. Он налил Давиду еще виски: после первой порции тот держался прямо-таки стоически. На этот раз Дука наполнил стакан почти до краев.

– Хоть в лучших домах это не принято, но я решил экономить усилия. Знаете, почему? Потому что мы теперь будем говорить о женщинах, и я надеюсь, одними разговорами дело не кончится. С тех пор как я последний раз держал за руку девушку, минуло три с лишним года, если быть точным – сорок один месяц. Я проснулся рядом с ней и увидел, что держу ее за руку. Она еще спала, а потом проснулась и убрала руку. С тех пор прошел сорок один месяц. Не думаю, что смогу и дальше соблюдать это отнюдь не добровольное воздержание.

Ему показалось, что он вот-вот проникнет в бункер, где забаррикадировался мальчик.

– По-моему, тут вам больших возможностей не представится. – Ответ был чересчур длинный для Давида.

– А вот мы сейчас проверим.

Дука вновь оставил его одного под звездами и через бар прошел на танцплощадку. Она понемногу заполнялась, но мужчин было немного, хотя они очень шумели. Одну за другой он пересмотрел всех более или менее приличных девиц. Если не считать слишком чопорных миланок (к тому же все они были со спутниками), вид у остальных девиц уж очень простецкий – пластмассовые бусы, прически, сооруженные какой-нибудь подружкой – ученицей парикмахера, марсианские позолоченные сандалии. Но Дука и простушкам давно перестал доверять. Вернувшись за столик, он с удовлетворением обнаружил, что Давид прикончил свой стакан, и потащил его танцевать. Тот шатался не больше прежнего: после определенной дозы люди либо вновь обретают равновесие, либо засыпают.

– Я не умею танцевать, – сказал Давид.

Они уселись за новый столик, поодаль от оркестра, в одном из самых интимных уголков ресторана.

– Зато я умею.

Поскольку официант жадно пожирал их глазами, он заказал еще бутылку виски и затем пригласил на танец самую что ни на есть простушку, даже ненакрашенную. По окончании танца та соблаговолила угоститься лимонадом за их столиком.

– Только ненадолго. Меня отец отпускает до одиннадцати, я, бывает, на часок задержусь, но не дай Бог, если он проснется!

– Какая жалость! – вздохнул он. – Мой друг живет тут неподалеку, на вилле, и у него есть стереопроигрыватель с потрясающими пластинками.

При слове «вилла» девица впала в задумчивость; при первых звуках оркестра он снова повел ее на площадку и, нежно обняв, стал что-то нашептывать ей на ухо. Простушка оказалась не так проста, чтоб не понять устремления двоих мужчин в такую звездную ночь, и еще до окончания танца согласилась поехать на виллу, прихватив с собой подругу.

– Только ненадолго, самое позднее – в половине первого вы проводите нас домой, – твердила она уже явно для очистки совести, причем срок возвращения продлила на полчаса.

Оставив его минуты на три, она явилась с подругой. Они были как два платья, сшитых по одной выкройке, только разного цвета – одна блондинка, вторая брюнетка. Впрочем, схожесть проявлялась не в чертах и не в одежде, а в общем облике. Девицы страшно обрадовались, когда он закупил всяких бутылочек, очень одобрили «джульетту» и приготовились к приятной беседе в машине, однако скорость сто двадцать километров в час отбила у них охоту разговаривать, и они перевели дух только уже перед воротами виллы.

– Не люблю такие гонки, – сказала брюнетка (кажется, ее звали Мариолина, а может, Мариолина – это подруга?). – На обратном пути обещайте ехать помедленней, не то мы пойдем пешком.

Давид стойко сохранял равновесие, разве что был немного напряжен и не произнес ни одного слова. Зато Дука говорил за всех: раз уж ты решил посвятить себя делу социального возрождения, так иди по этой стезе до конца. Не правда ли, доктор Дука Ламберти (встряхивание головой), кому как не вам, доктор Дука Ламберти (снова встряхивание), стать зачинателем социального возрождения (ах, какой тонкий юмор!), освободить человечество, воплощенное в данный момент в лице Давида Аузери, от язвы алкоголизма... Или же освободить от страха смерти человечество, принявшее облик синьоры Софии Мальдригати, у которой глаза мутнели от страха, едва к ней приближался главный врач – любитель похабных анекдотов... Вам предстоит избавить человечество от зла, вы по профессии избавитель, поэтому в течение часа без умолку болтаете с девушками и с Давидом, поэтому возитесь с этим чертовым стереопроигрывателем... Однако проигрыватель оказался безнадежно сломан, и тогда одна из двух простушек включила радио и настроила его на «Рим-2». А он все говорил и говорил, точно конферансье под аккомпанемент танцевальной музыки.

Разливая напитки, он сообщил, что друга его зовут Давид и что он немой. Девушки проявили благоразумие и не напились, но это не помешало им рассказать кучу всяких басен о себе, а он и Давид им доверчиво поддакивали. Общими усилиями вечеринке удалось придать не слишком вульгарный характер. Правда, на короткое время Дука уединился с Мариолиной (он все еще был уверен, что именно ее зовут Мариолина) и дал ей несколько ценных указаний, после чего Мариолина ухитрилась извлечь Давида из кресла и по витой лестнице отправилась с ним наверх, в спальню. Несмотря на высокие каблуки и высокую прическу, она едва доставала ему до плеча.

Теперь, когда компания разделилась на пары, он разлегся на диване, а вторая простушка, размягченная от музыки и двух бокалов вина, уселась на пол у его ног и стала томно мурлыкать песенку – ну точь-в-точь красотка Франсуаза Харди с ее длинными, обрамляющими лицо волосами. Вскоре, однако, она прервала исполнение и произнесла гораздо более осмысленно и отчетливо, хотя и не менее томно:

– Останемся здесь или там и для нас найдется местечко? – Она возвела глаза кверху, очевидно, намекая на брачное ложе.

Он подлил ей в стакан и выпил сам. Как объяснить этой девчонке, что длительное воздержание вызывает нервно-психический ступор, иначе говоря, привычку к целомудренному образу жизни? Целомудрие в сущности тот же порок: стоит тебе привыкнуть к нему, и с этой дорожки уже не свернуть – день ото дня становишься все целомудренней. Но с другой стороны, когда женщина – особенно итальянка – задает тебе такой вопрос, отказ, каким бы вежливым он ни был, просто невозможен. Сознательная и честная потаскушка вроде Франсуазы Харди, которая любезно согласилась провести с тобой вечер, никогда не поймет истинной причины и обидится, сочтя тебя импотентом либо извращенцем. Так вправе ли ты приводить в смятение милую девушку из милой Брианцы?