Андерс Рослунд - Дитя мрака

— Надя?

Отрешенный, ушедший в себя взгляд.

— Надя, пойдем в дом. Сейчас же.

Пальцы крепко держат цепь, толчок — туда-сюда, туда-сюда.

— Я еще не кончила кататься.

Херманссон повернулась к приемному отцу, который ждал в темноте чуть поодаль.

— Мне это не нравится, — тихо сказал он. — Не нравится. Не…

Качели остановились, скрежет холодного железа по твердой пластмассе смолк. Надя слезла с сиденья. Она снова напевала, подпрыгивала, как маленькая девочка, присела на корточки в песочнице, полной снега. Слепила снежок, один, другой. Лепила снежки и подносила ко рту, лизала.

— Она на грани психоза. — Приемный отец смотрел на снег. — Если мы будем давить на нее… она сорвется.

Здесь, в получасе езды от города, небо совсем иное. Звезды теснились одна возле другой, в искусственном свете большого города их не увидишь.

— После обеда к ней приходили посетители. Секретарь из социального ведомства и переводчик. Я ничего не знал. Если бы меня предупредили… я, наверно, сумел бы ее подготовить.

Щеки у Нади раскраснелись, она собирала снег в кучки.

— Они сидели за столом на кухне. Она их не понимала. Я видел по ее лицу. Секретарь говорил, переводчик переводил, но она толком ничего не понимала. Хотя они четко объяснили, что… что заберут у нее ребенка. — Он посмотрел в сторону Нади. — Потому что она употребляет наркотики. Потому что сама еще ребенок и не сумеет быть матерью. Секретарь социального ведомства разъяснила ей, что по шведским законам общество обязано брать под свою опеку детей, которые не получают надлежащего ухода.

Тяжелый вздох — в воздухе клубился пар.

— Она ничего не сказала. Даже когда они увезли ее сына. Три часа она просидела в своей комнате за закрытой дверью. Потом вышла и села на качели.

Херманссон стояла на покрытой снегом лужайке.

Снова посмотрела на небо, словно что-то там искала.

Подошла к Наде, взяла ее руку, лепившую очередной снежок, поймала отсутствующий взгляд. Снова повторила, что холодно и надо вернуться в дом, потом выслушала пятнадцатилетнюю мать, которая сказала, что в дом пока не пойдет, ей нужно доиграть до конца.

Два часа до полуночи.

ЯП: Чистейшие выдумки моей бывшей! Просто она, черт побери, хочет сохранить за собой право на воспитание ребенка!

Эверт Гренс лежал на коричневом диване для посетителей, листал протокол допроса, который Свен ранее читал вслух.

ЯП: Слушай, я только что узнал, что моя дочь пропала месяц назад. И мне срочно надо отсюда выйти.

На полях — жирные красные штрихи, пометки Свена.

ЯП: И я сделаю то, что полагалось бы делать тебе. Буду искать ее.

Бывший муж убитой Лиз Педерсен. Отец пропавшей Янники Педерсен. Гренс потянулся за чашкой кофе, что стояла на полу. Этим вечером он пойдет домой. В безмолвную квартиру, где никто не живет, будет сидеть в большой кухне и смотреть на Свеавеген, пока не устанет и постель, когда-то их общая, уже не обернется бездонным провалом. Иногда по ночам ему казалось, кто-то лежит с ним рядом, рука Анни на его плече, ее медленное, сонное дыхание. Он наклонил голову, но тут затекший затылок пронзила боль, рука дернулась, и содержимое чашки выплеснулось на грудь. Он чертыхнулся — горячий кофе обжег кожу. Дальше по коридору, в раздевалке, у него был шкафчик с одеждой, он прошел туда, принял душ, сунул мокрую, испачканную рубашку в пластиковый мешок и надел светло-красную спортивную куртку, которую не носил уже несколько лет. Куртку давно не стирали, она пахла спортзалом, но была сухая, а тем, кто в эту пору еще находился в управлении, глубоко безразлично, что черные ботинки и серые брюки совершенно не вяжутся со старомодной тренировочной курткой.

Педерсен.

Протокол допроса, тоже весь в пятнах кофе, валялся на полу, Гренс поднял его. Персональный номер в продолговатой рамке слева вверху. Он сел за компьютер, на экране возникли символы, в которых он не разбирался. Он открыл одно из немногих меню, какими пользовался регулярно, а именно «Персональный вопрос», где содержались данные переписи населения Швеции.

Ян.

Всего несколько секунд. Одинокое имя мерцало на большом экране. Он навел мышку, кликнул, подождал следующей информации.

И прочитал.

Одно-единственное слово.

Скончался.

Свен Сундквист спешил вверх по лестнице, отделяющей Клара-Вестра-Чюркугатан от кладбища церкви Святой Клары. Освещение на задворках церкви скудное, но он разглядел трех молодых парней, которые спали на холодных каменных ступеньках, открыв рот и громко всхрапывая. Он мог бы перешагнуть через них, а они бы и не заметили.

— Эй! — Мыском ботинка Свен толкнул в бок ближайшего из них. — Здесь спать нельзя. Тем более сейчас. Слышишь? Замерзнешь насмерть.

Молодой, бездомный, наркоман. Парень проснулся, пробормотал что-то, не глядя на Свена, и отвернулся.

— Похоже, ты не понял. Просыпайся.

Свен Сундквист набрал пригоршню рыхлого снега, бросил в лицо спящему. Тот вздрогнул:

— Пошел ты!

Парень проснулся, скорчил рожу и хотел было снова отвернуться, но Свен вытащил полицейский жетон и поднес к злым глазам.

— Предлагаю разбудить твоих спящих коллег и перебраться в Городскую миссию на Хёгбергсгатан. Там о вас позаботятся.

— А что, в этой полицейской стране уже запрещено спать где хочется?

— Ступай. Не то заночуешь в участке. Я не допущу, чтобы ты здесь замерз насмерть.

Свен Сундквист дождался, когда все трое исчезнут из виду, и пошел дальше, к Святой Кларе. Церковный сторож, Джордж, вообще-то закончил работу, но по телефону обещал задержаться.

— Туда?

Свен зашагал к зданию так называемой Малой церкви, где Сильвия, сестра милосердия, днем раньше показывала ему папки с документами на несовершеннолетних, до которых никому нет дела.

— Ее там нет.

Церковный сторож мерз, несмотря на теплое пальто и меховую шапку, закрывающую щеки, он беспрерывно махал руками и притопывал в снегу.

— Если хочешь, пойдем со мной. Я покажу, где она обычно работает в это время.

Джордж двинулся наискось через церковный двор, Свен шел следом, по узкой тропинке к Клара-Вестра-Чюркугатан, потом по Кларабергсгатан до площади Сергельсторг и вверх по лестнице, ведущей на Мальмшилльнадсгатан. В темноте у входа в одно из учреждений стояли три женщины, Свен тотчас узнал ее — худенькую, маленькую пятидесятилетнюю женщину с горящими глазами.

— Здесь я тебя оставлю.

Джордж кивнул и исчез, растворился на улицах столицы, готовящейся встретить январскую ночь. Свен немного постоял, не желая мешать сестре милосердия, которая слушала двух явно закоченевших молодых женщин в тонких нейлоновых чулках. Короткие взгляды — и они умолкли, потому что сразу учуяли в нем переодетого в штатское полицейского, они презирали человека, который отпугивал их клиентов и затягивал ожидание последней дозы героина.