Андерс Рослунд - Дитя мрака

— Ты мешаешь мне работать.

Сильвия обняла обеих женщин, крикнула им вдогонку что-то непонятное Свену, а те направились к стоявшему неподалеку «вольво», где уже опускалось стекло.

— Я понимаю, ты взволнованна.

— Ты приходил ко мне вчера. Просил помощи. И получил ее.

Было холодно, но шея у нее покраснела не от мороза. Ее распирала злость, Свен чувствовал.

— Я не все тебе рассказал.

— Как… как может существовать организация, действующая такими… дьявольскими методами?

— Каждое полицейское расследование развивается поэтапно. Я не мог вчера выложить всю информацию.

— Они же люди! Они прячутся. Они отверженные, и им страшно. А вы их преследуете, напускаете на них половину всей стокгольмской полиции!

Свен Сундквист устыдился, ведь она видела в нем участника операции, которая у него самого вызывала огромные сомнения.

— Ты права.

— Грозите! Стреляете!

— Если хочешь знать… Сам я никогда бы не принял такого решения.

— Они всего лишь ищут тепла. Защиты от зимы и мороза. А вы их пугаете! Загоняете дальше. Дальше вглубь.

— Мне нужна твоя помощь.

— Эти люди… до них можно достучаться доверием, уважением. А не преследованием!

К ним приближалась женщина, лет двадцати, на взгляд Свена. Длинные волосы собраны в хвост, короткая юбка, высокие кожаные сапоги со стоптанными каблуками, черная сумка через плечо. Она шла по тротуару на другой стороне улицы и жеманно засмеялась, когда возле нее остановился «мерседес» с четырьмя молодыми мужчинами. Взгляд в сторону Сильвии и два четко произнесенных слова: номер машины; потом она села на заднее сиденье и захлопнула дверцу.

— Она всегда так делает. Если их много. Однажды ей здорово досталось, когда их было пятеро и они ее избили.

Свен записал номер машины на обороте одного из двух своих блокнотов.

— Я сама прошла через это. Они знают. Знают, что я понимаю. Эта девчонка… ей семнадцать лет.

— Несовершеннолетняя.

— Одна из многих. На этой неделе я говорила с двадцатью такими. Молоденькие девчонки. С самыми младшими труднее всего. Они не слушают. Им нужен героин, и они плевать хотели, как его получат.

Черный «мерседес» был уже далеко. Интересно, куда он направился.

— Мне снова нужна твоя помощь.

— После того, что сегодня случилось? Ты меня оскорбляешь.

Свен Сундквист понимал ее. На ее месте он бы тоже чувствовал себя оскорбленным. Он еще раз попросил прощения, объяснил, что им необходимо раскрыть убийство, а это возможно, только если они арестуют убийцу, который, по-видимому, до сих пор прячется внизу, в подземельях.

— Нет.

— Если я…

— Доверие. Речь идет о доверии. У меня его нет.

Она пошла прочь. По Мальмшилльнадсгатан, на север. Свен немного постоял, потом зашагал следом, у него не было выбора. Откуда-то вынырнули две оборванные толстухи, окружили Сильвию. Тоненькая, маленькая сестра милосердия обняла обеих, погладила по круглым щекам. Пронзительные голоса гулко отдавались от бетонных стен, толстухи искали утешения, и Сильвия дарила его, велела им снова прийти завтра, тогда они свяжутся с Бюро по делам бездомных. Они опять обнялись, хрупкая фигурка исчезла между необъятными телесами.

— Ты права. Мы только напортили. Но теперь это не имеет значения, верно?

Свен подошел к ней, когда она опять осталась одна.

— Дело об убийстве женщины по-прежнему не закрыто.

Он будто приносит человека в жертву.

— Ножевые ранения, бессмысленная жестокость, сорок семь ударов.

Если б он сумел заставить сестру милосердия увидеть ту, что совсем недавно была жива.

— Ее лицо обглодали крысы. Ее убийца на свободе, разгуливает в туннелях под Фридхемсплан.

Сильвия снова пошла прочь, худая спина в широком пальто. Потом обернулась:

— Крысы?

— Бурые крысы. Они объели ей лицо.

Сильвия остановилась. Он сумел добиться своего. Она увидела.

— Женщина?

— Да.

— Кто?

Человек, который недавно жил.

— Сорок один год. Мать-одиночка. Работала в Государственной страховой кассе в Тюресё.

Сильвия слушала. Он должен назвать имя. Тогда ей будет труднее уйти от разговора.

— Педерсен. Ее звали Лиз Педерсен.

Свен изучал лицо сестры милосердия. Она отреагировала. Вздрогнула. Пыталась скрыть это, выглядеть невозмутимой, но имя Педерсен, Свен не сомневался, было ей знакомо.

— В туннелях, говоришь?

— Да.

Она помолчала, ветер стерег их разговор, было холодно. Два автомобиля медленно проехали мимо, блестящие, новые, искали женщин, которых можно купить. Сильвия вздохнула, будто сдалась:

— Я сама жила там. С тех пор прошло тринадцать лет. Все это время я не прикасалась к наркотикам. Теперь я замужем, но не могу дать мужу столько любви, сколько хотела бы. Не получается. Тринадцать лет! Понимаешь… тело помнит. Всё помнит. Каково это — не иметь пристанища. Продавать себя. Колоться, чтобы все выдержать.

Сильвия плотнее запахнула пальто, поправила вязаную шапочку, скрывавшую седые волосы.

— Я сделаю то, о чем ты просишь. Спущусь под Фридхемсплан. Попробую связаться с одним человеком, который там живет.

Свен Сундквист хотел обнять ее.

— Тебе нельзя идти туда одной.

— Я пойду одна.

— Мы знаем, там убийца.

— Одна. Только так. Вы пугаете и вредите. Вы ничего не стоите ни в их глазах, ни в моих. Если внизу узнают, что я привела с собой полицейского… я никогда больше не смогу туда спуститься.

Она доставала ему до груди. Он мог бы поднять ее одной рукой.

— Я не могу этого допустить.

— Там я более чем защищена.

И все-таки глаза, в них была сила.

— Слишком опасно.

— Там безопаснее, чем здесь, наверху.

Пахло пылью. Как всегда. Пылью и воспоминаниями.

Эверт Гренс стоял посреди большого архива полицейского управления, с папкой в руке. Скоро он пойдет домой, сегодня он одержит верх над квартирой, он сам распоряжается одиночеством. Ему хватило получаса в архиве, чтобы установить, что полиция расследовала смерть Яна Педерсена по всем правилам. Пожар в квартире, полгода назад. Человек погиб в огне, а началось все с горящей сигареты на постели. Гренс открыл папку, лежавшую рядом, на соседнем столе, записал на карточке, что берет дело домой, ведь кое-что можно заметить только со второго, третьего, четвертого прочтения.

Он огляделся. Он не любил архив. Сколько бед хранится тут в картонных папках на стеллажах. Выставлены рядами, год за годом. Расследования, истории жизней, вдребезги разбитых навсегда. Обычно он уходил отсюда кружным путем, был тут стеллаж, которого он избегал. Рядом с дверью в подвальный коридор. Толстая папка с делом, закрытым двадцать семь лет назад. Полицейская Анни Гренс, которую ударило по голове колесом патрульной машины. Там не было ни слова об инвалидном кресле и частном санатории, ни слова о том, как считаные секунды навсегда изменяют целую жизнь. Вот этого он и не любил — закрытые дела не объясняли, как жить дальше.