Диана Кирсанова - Созвездие Весов, или Рыцарь падшей королевы

Все это настолько соответствовало Аринке, что Максим почти увидел ее перед собою – упрямую и нахмуренную девчонку, смешную в своем упорстве, когда она отстаивала что-то, что казалось ей чрезвычайно важным.

– Ада… А вам, лично вам, Весы кажутся привлекательным знаком?

– Не более и не менее, чем все остальные. А вот лично вы, Максим, мне нравитесь.

Бардин подумал, что ослышался. Но не переспрашивать же – это было бы совсем глупо!

– Я – Львица, – вдруг сказала Ада, и Максим поразился тому, что раньше не замечал, какой у нее глубокий голос. – У Львов и Весов свой магический багаж, разное восприятие мира, людей и их поступков, но сходные точки зрения на одни и те же факты и события. Лев – это Огонь, Весы – Воздух. Кислород поддерживает огонь, на ветру пламя становится сильнее…

Это было уже совсем не то, что она говорила раньше. Это не было просто игрой в слова или легким трепом, которым занимают себя с целью со временем перевести разговор в плоскость дешевого флирта. О нет, у Бардина с Адой (сам не зная почему, он уже не отделял себя от этой рыжеволосой королевы) происходило нечто вроде интеллектуальной дуэли. И хотя Максим явно проигрывал в этом сражении, победитель начинал постепенно сводить его с ума.

Конечно, то, что взгляд Максима тонул в глубине Адиных зеленых глаз с поблескивающим в центре узким зрачком, время от времени выбирался на поверхность и скользил по нежной, снежно-белой, припорошенной частыми родинками шее и груди, несколько лишало беседу чисто академического оттенка.

Она прекрасно видела, куда срывается его взгляд, но даже не покраснела. Бардин снова и снова заглядывал ей в глаза, пытаясь найти ответ на вопрос: что означает эта насмешливая холодность? Поощрение или царственное пренебрежение? Чем встретит она его попытки… его попытки…

Вот она положила ногу на ногу, и в разрезе длинного платья мелькнуло сильное, гладкое, упакованное в шелковый чулок бедро – такие ноги можно увидеть у античных богинь в Эрмитаже… Вот она снова подняла к губам бокал, длинная рука словно переламывалась у тонкого запястья, – и улыбнулась улыбкой плотоядной хищницы, обнажив ряд тоже очень белых, ровных и мелких зубов.

Словно опомнившись, Макс включил негромкую музыку, и они сели ужинать, а потом стали пить вино и танцевать – все так по-книжному классически, но разве кому-нибудь придет в голову быть этим недовольным, если сидящая напротив женщина принимает твои знаки внимания с такой многообещающей улыбкой?

А тем более если ты держишь ее в объятиях во время медленного танца, и она кладет руку на твое плечо, и ты вдруг решаешься и наклоняешься к ней, чтобы дотронуться губами до той самой впадинки возле ключицы?

И вскоре наступил тот час, когда они погрузились в любовь, тепло, бесконечные поцелуи – то нежные, то страстные до боли. Был шепот, какие-то слова, улыбки, раскрытые глаза…

«Я окружен волшебным чувством и тобой, и мне грустно, потому что я знаю – ты исчезнешь так же внезапно, как и появилась, – думал Максим, зарываясь лицом в ее волшебные волосы с еле уловимым запахом прерий и саванн. – И я знаю, что грусть со временем перерастет в глухую тоску, потому что ты уйдешь от меня, но пусть это случится как можно позже… пусть это придет потом, через день или два, когда ощущение новизны и прелести наших поцелуев исчезнет и все станет таким реальным.

А сейчас ты спишь и разговариваешь во сне, бессознательно прижимаешь к груди мою голову, пальцами зарываясь в волосы.

И пусть есть ты, а есть мое воображение, и пусть общего между нами гораздо меньше, чем хотелось бы нам обоим, но эта ночь наша, и я люблю тебя, и поделюсь с тобой ближайшим будущим и чувством, или сначала чувством, а потом будущим – не стоит думать об этом сейчас, ведь самое главное между нами уже случилось».

Звонок в дверь вернул их через несколько часов на землю.

К их приходу Макс был совершенно не готов. Собственно, к визиту подтянутых молодых людей физкультурного вида, принадлежность которых к органам не могли скрыть даже демократичные джинсы и куртки, простой обыватель всегда оказывается совершенно не готов. Но Максима это касалось вдвойне: их приход выдернул его из душа.

Бардин стоял под холодными струями уже добрых полчаса, чувствуя, как постепенно становится человеком (Ада точно знала, чего она хочет, она выжала Макса досуха, и понадобилось еще много времени для того, чтобы он смог осознать, где он находится и что с ним происходит), когда услышал трель. Звонок трендел так настойчиво, что, чертыхнувшись, Макс сдернул с вешалки полотенце и, обернув его вокруг бедер, босым прошлепал в коридор и крутанул замок на входной двери.

– Чем обязан? – спросил Макс за секунду до того, как у него под носом оказалась красная корочка служебного удостоверения.

– Убойный отдел, – ответили ему фразой из известного телесериала. А тот из них, что казался помоложе, даже дружелюбно подмигнул.

– Милиция, – обронил другой, уже поживший.

И оба они синхронно, с одной ноги, вошли в квартиру, чуть замешкавшись у шкафа, который стоял почти у входа и не давал пришельцам свободно развернуть широкие плечи.

– Так чем обязан? – спросил Максим, чувствуя, как холодная вода стекает по спине и весь он покрывается гусиной кожей – не из страха, а из-за сквозняка, который ворвался вслед за пришельцами.

Голый человек всегда чувствует преимущество людей в одежде, тем более если действие разворачивается не на пляже, а в пределах обычной городской квартиры. В данном случае превосходство было на стороне этих пинкертонов в штатском еще и потому, что они знали о цели своего визита, а Максим – нет.

И еще: там, в глубине квартиры, его ждала Ада.

Стараясь выглядеть как можно более равнодушным, хотя с мокрыми волосами и в полотенце, которое норовило вот-вот свалиться с чресел, это было не так-то просто, Бардин с преувеличенным вниманием изучал предъявленные документы. Он лихорадочно искал – и не находил – каких бы то ни было воспоминаний относительно того, что он натворил в эти похмельные дни. Окровавленных ножей или дымящихся пистолетов в его воспоминаниях, по крайней мере, точно не было.

– Вам лучше одеться, – заметил пожилой, отдергивая руку с удостоверением и с некоторой брезгливостью стряхивая с него капли, упавшие с волос Макса.

– Благодарю, – усмехнулся Макс его менторскому тону. Но он был прав.

Когда Максим вернулся в наспех натянутых джинсах и ковбойке, приглаживая ладонью мокрые волосы, они уже расположились в комнате, которую дочь Бардина называла студией. Штативы с лампами и фонарями-«лягушками», похожие на висельников, стояли здесь точно по периметру.

Неоконченные работы и обрезки рамок были сдвинуты в сторону – кажется, все же аккуратно. Молодой скромно примостился в уголке дивана, пожилой с комфортом уселся в рабочем кресле Максима и дернул «молнию» на черной кожаной папке.