Екатерина Савина - Проклятие китайского колдуна

– Я ему все говорил, – печально подтвердил Ящер, – видно было, что деньги он терять не хочет, но задержать перевод он, видимо, решил твердо. И уж очень сильно он напирал именно на два дня. У него – явно – какое-то дело, связанное с нашим предложением – это точно.

– Это плохо, – сквозь зубы промычал Захар, – два дня… Судя по всему, он с кем-то договорился насчет… Ты его телефонные разговоры за сегодняшний день прослушивал?

– Конечно, – с готовностью ответил Ящер, – но там ничего такого. У него же мобильник – а мобильник у него с защитой – так просто не сканируется.

– Ч-черт, – протянул Захар, – не во времени дело… Я подождал бы и два дня, и три, и четыре… Но этот Николай Николаевич что-то копает… Как бы все это не закончилось провалом. Ящер! – голос Захара окреп и стал страшен. – Смотри! Я провел такую работу, чтобы подобраться к господину Николаю Николаевичу, а тебе осталось только сыграть роль молодого талантливого бизнесмена. Ну, если все сорвется – значит, сорвалось только из-за тебя. Понял, что тебя ждет в этом случае?

Ящер похолодел. Ему понадобилось собрать все свои силы, чтобы ответить:

– З-знаю…

Захар молчал. Тогда Ящер дрожащей рукой вытер пот со лба и заговорил снова:

– Я вот о чем подумал, Захар… Может быть, нам не церемониться с ним и… Снова использовать твои способности? Как, например с Феденькой, а? Ведь все получилось, лучше некуда…

Захар молчал довольно долго.

– Я подумаю над этим, – проговорил он, наконец, – дело в том, что с течением времени жертва гипноза все равно вспоминает о сеансе и даже иногда – смутно о том, что ей внушали. Может пройти несколько лет, но какой-либо случай в жизни, какая-нибудь неожиданная встреча, какое-нибудь не совсем обычное сочетание слов возродят в Николае Николаевиче воспоминания и тогда… Если наш план удастся, Николай Николаевич будет думать, что обманут обыкновенным мошенником, а если мне придется применить свои способности, непосредственно воздействуя на Николая Николаевича, велик риск, что когда-нибудь он об этом узнает и тогда – вполне возможно – что он выйдет на меня. А даже я не хотел бы иметь такого врага, как Николай Николаевич. Он тесно связан с ФСБ – как каждый очень крупный бизнесмен, а вот общаться с этой конторой мне очень не хочется. Теперь ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – подавленно проговорил Ящер.

– Так что, дружок, придется тебе все сделать самому, – сказал Захар, – я вступлю в дело, если уж совсем будет плохо. Но в таком случае – если я буду вынужден сделать это – я тебе не завидую, Ящер, – он сделал паузу, которую Ящер хотел заполнить каким-то своим словом, но не нашел в себе силы заговорить, – смотри, – продолжал Захар, – не подставь меня. Понял? Теперь приезжай ко мне. Поговорим более детально. Жду.

И повесил трубку.

Ящер отключил телефон и, достав из кармана большой клетчатый платок, вытер совершенно мокрое лицо.

– Вот дела, вот дела… – пробормотал он, заводя машину, – баба жабу родила…

* * *

– Вылезай, голубчик! – весело скомандовал милиционер и легонько подтолкнул Толстяка в бок. – Приехали. Сейчас отдохнешь у нас немного, а ты тебя пока проверим по компьютеру.

В сопровождении двух патрульных Толстяк поднялся на высокое крыльцо районного отделения милиции.

«Два автоматчика на крыльце, – считал он, стараясь меньше крутить головой во все стороны, – дежурный сидит. Вот еще два мента курят на лавке… Куда меня, интересно, посадят? В камеру? Я слышал, что для алкашей специальное место есть в каждом отделении милиции. Называется как-то… собачник… мартышник…»

– Во-от, сюда, – подводя Толстяка, указал веселый милиционер, – добро пожаловать в наш обезьянник, любезнейший.

«Ах да, – вспомнил Толстяк, – обезьянник…»

– Ого, – проговорил дежуривший у обезьянника милиционер, – еще один синемор появился. Хорошо, а то сегодня у вас улов как-то не очень… Кроме этого жирного только одного привезли… Не густо.

– Так ведь утро еще, – резонно заметил веселый милиционер, – погоди, часика два – как раз самое опохмельное время начнется… Вот и повалят алкаши густым косяком, только успевай дверь им открывать…

Железная дверь захлопнулась за Толстяком и он оказался в довольно просторной комнате, где вовсе не было окон, вдоль стен тянулись грязные доски никогда не поднимающихся нар, на которых уже спал какой-то оборванец.

– Так вот почему это ужасное место называется обезьянником, – негромко проговорил Толстяк, – одна стена, разделяющая эту комнату и коридор, представляет собой прочную металлическую решетку – от пола до самого потолка. Действительно, похоже на зверинец.

– Что это он? – заговорил за спиной Толстяка дежурный. – Разговаривает сам с собой…

– Да… – махнул рукой веселый милиционер, – ненормальный он какой-то вообще. Бормочет что-то себе под нос и бормочет… Наш наряд старухи вызвали. Он у них под окном спал – в палисаднике. Ну, мы и приехали, забрали… Хотя кому он мешал… Только что – людей своим видом пугал, так что ж… Ладно… Эй! – крикнул он, обращаясь уже к Толстяку, – как там тебя… гражданин!

Застывший на середине обезьянника Толстяк обернулся.

– Ты это, слышь… посиди. Сейчас я перекушу и дам указания тобой заняться, – сказал веселый милиционер, – поспи вон… Ты же, кажется, не выспался…

Толстяк, не зная, что ему на это ответить, машинально произнес:

– Спасибо…

Веселый милиционер и дежурный переглянулись и рассмеялись.

– Вежливый! – констатировал дежурный. – Интеллигент, наверное… Сейчас время такое, что у меня этих интеллигентов – каждый день полная камера. Доценты, преподаватели, музыканты… один раз директор школы попался. Актеры часто попадаются… Не говоря уже про студентов… Ну ладно, – проговорил он, пожав руку веселому милиционеру, – бывай, приятного аппетита!

Толстяк подошел к нарам и присел на них – как раз напротив спящего лицом к стене оборванца. Толстяк оглядел шершавые тюремные стены и тоскливо вздохнул.

– Господи! – вырвалось у него. – Куда же я попал!

При звуках его голоса оборванец зашевелился и повернулся к Толстяку. Толстяк глянул на него – опухшее лицо, всклокоченная борода, в которой застряли какие-то травинки, обрывки бумажек и прочий мусор. Невероятных размеров синяк под глазом.

«Ну и рожа, – подумал Толстяк, – во сне приснится – умрешь, не просыпаясь. Но тем не менее… где-то я этого человека уже видел… Но где я мог его видеть? У меня никогда и не было знакомых из подобных социальных групп. Тем более, что я в Москве всего третий раз в жизни…»

– Эй, – окликнул Толстяк оборванца, – ты кто?

Оборванец не смог ответить на этот – казалось бы, такой простой вопрос. Он вдруг скривился и проговорил: