Екатерина Савина - Ищите женщину

– Ирина! – плакала девушка. – Ирина! Ири... на!

– Ольга! – заревел обезумевший от вида крови Мазей и клыки его выглянули из-за нижней губы. – Тебя зовут Ольга! Ольга-бабочка!

– Нет!

Он еще раз ударил, и еще...

– Бабочка... – хрипел он, опрокидывая ее назад...

Когда он закончил, девушка уже даже не шевелилась, только тихонько всхлипывала. Мазей натянул брюки, застегнул ремень и, шагнув в сторону, пропал из поля зрения девушки.

Появился снова он уже тогда, когда падавшие с неба крупные хлопья снега превратили девушку в белый манекен.

Она коротко закричала, увидев тонкий, смертельно острый нож у него в руках. Мазей несколько раз поднял и опустил нож – и приник губами к забившей из тонкой шеи девушки струйке крови.

Когда все было кончено, Мазей, сыто урча, умылся снегом и снова посмотрел на мертвое тело, лежащее на багажнике.

– Нет, – прошептал он, – это не Ольга... Другая какая-то, но не она... Ну и что? Я найду эту Ольгу-бабочку, даже если мне придется перерезать всю Москву. Перерезать, – глухо повторил он, – кровь... кровь...

Последние слова Мазей проговорил, когда ЖАЖДА уже окончательно заняла его сознание, ничуть, надо сказать, не сопротивляющееся страшному чужеродному вмешательству.

Он оглянулся по сторонам – неподалеку был глубокий овраг, на дне которого тонкой струйкой журчала канализационная вода. Мазей взмалил себе на плечо тело девушки и направился в сторону оврага.

Снег пошел гуще. Мазей вдруг заметил, что начало темнеть.

«Вот дела, – подумал он, – как быстро день пролетел. Уже и вечер»...

У Ольги-бабочки был старенький автомобиль – сиреневый четыреста двенадцатый «Москвич» с ручным управлением – доставшийся ей от умершего несколько лет назад дедушки, инвалида детства. Всегда мечтавшая водить машину Ольга, как только ей исполнилось восемнадцать лет, сдала на права и принялась осваивать доставшуюся ей по завещанию развалюшку.

Как того и следовало ожидать от способной юной девушки, особенности способа ручного управления дались ей легко – гораздо легче, нежели премудрости стандартного автомобилевождения, преподанные в школе водителей – и очень скоро Ольга-бабочка получила автомобиль в свое собственное распоряжение.

Правда, выезжала она на нем не так часто – на бензин ведь нужны деньги, которых никогда не бывает у студентов; да и боялась Ольга-бабочка лишний раз эксплуатировать своего сиреневого старикана.

Но сегодня был особый случай.

Сиреневый старенький Москвич летел по пригородной дороге, подпрыгивая, громыхая и жалобно позвякивая на каждой колдобине. Мерзлый асфальт сухо скрежетал под порядком истершейся резине шин, а начавшаяся совсем недавно метель хлестала острыми осколками льда и снежной крупой в помутневшее от времени лобовое стекло.

Ольга-бабочка выжимала, что могла из своей колымаги. Она спешила туда, где была не единожды, но каждый раз направляясь в это место – на автобусе или на попутке – не спешила – настолько не торопилось, что могло было показаться, что Ольга ехать вовсе не хочет.

Ольга-бабочка смотрела прямо перед собой и глаза ее были полны слезами – будто надежно прикрыты застывшими кусочками стекла. На переднем сиденье – ничем не прикрытая – лежала толстенная пачка долларов, а на коврике заднего сиденья подпрыгивала при каждой наиболее ощутимой кочке горстка мужских золотых украшений, среди который выделялась массивная золотая серьга, украшенная крупным драгоценным камнем.

Обычно, люди склонны к тому, чтобы прятать или хотя бы класть в мало-мальски незаметное место материальные ценности, но Ольга-бабочка будто нарочно выставила деньги и драгоценности, диковато смотрящиеся в старой раздолбанной мащине – словно напоказ и будто в надежде, что первый же остановивший ее машину гаишник, глянув в салон, откроет рот и непременно осведомиться – откуда это все?

И неизвестно, что ответила бы Ольга-бабочка на этот вопрос – и ответила бы ли вообще. Должно быть, она сообщила бы милиционеру правду – о том, что и деньги, и драгоценности похищены ею у господ, имена и фамилии которых она не помнить... Впрочем, одна фамилия у этих господ была, как осталось в памяти Ольги, братья они были родные – Вован и... какое-то странное имя... Мазей, да... Но при таком обороте дела ее незамедлительно задержали бы и отправили в районный отдел милиции, а оттуда – сразу на психитрическую экспертизу, ибо случаи подобной безрассудной искренности среди основной массы граждан часто расцениваются, как некая ненормальность. И правда – зачем воровать, чтобы тут же признаваться в этом?

А после психиатрической экспертизы...

Нет, Ольге даже и думать не хотелось о том, каким мытарствам они еще может подвергнуться, сдавшись в милицию вместе с украденными вещами, но еще больше ей не хотелась думать о том, что ждет ее в конце пути, если она все-таки доедет на своем стареньком «Москвиченке» до пункта назначения.

«Что же делать? – смотря вперед сквозь кусочки застывшего стекла, думала Ольга-бабочка. – Может быть, на самом деле сдаться властям? Лучше жить в тюрьме или психушке, чем так вот... Я совершила уголовно наказуемое деяние и меня теперь обязаны арестовать. А куда сунуть меня дальше – на зону или в тюремную больничку – пусть разбираются сами. Лишь бы быть подальше от того страшного дома, куда я еду... Но... Но, может быть, попробовать? Может быть, меня и Юру и... тех двух несчастных братьев можно еще спасти? Вылечить как-то... Я... я попробую откупиться»...

И она бросила мимолетный взгляд на пачку денег, лежащую на соседнем сиденье.

«Он говорил, – думала она, – что Братства всегда нуждается в средствах... Вернее, не так... Ничего Братство не нуждается – денег у него хватает, только нужно еще больше для расширения сферы влияния. Он любит повторять, что человечество... низшее человечество, как он называет тех, кто не принадлежит к Братству, признает деньги единым божеством и пока будет так, Братство сильно... Не могу до конца понять, что он хотел этим сказать, но из этого явно следует то, что деньги имеют и над ним какую-то силу... И вот теперь у меня есть деньги. Я попробую откупиться от Братства – может быть у меня это получиться. Может быть, еще не слишком поздно... Хотя... я уже пустила отравленную слюну в кровь Юру, укусила тех двоих парней – исключительно ради того, чтобы раздобыть деньги... Я не хочу убивать и калечить людей, без их согласия причисляя их к Братству вампиров, но не могу – потому что меня мучит ЖАЖДА. ЖАЖДА, которая сильнее меня и сильнее всего, о чем я могу подумать. Если я не утолю ее... я не умру, нет – это было бы слишком легко. Небо расколется у меня над головой и земля вспучится от невыносимой муки бескровного существования. Кровь – вот настоящая жизнь. Так говорит он и я чувствуя, что он прав. Без чужой крови мне не выжить. Никак»...