Александр Скрягин - Тайная геометрия

Но, тем не менее, оставались вопросы.

Как Окуню с напарником удалось так незаметно, минуя охрану самого магазина и инкассаторов, пробраться в служебный блок торгового центра, и, главное, как удалось, так незаметно уйти, будто испариться, с места преступления? А потом каким-то непонятным образом оказаться на чердаке «Топологии»?

Ответы на эти вопросы отсутствовали.

А признание Окуня? А что признание? Разными причинами может быть вызвано признание.

Неторопливая фуга Баха по-прежнему неслышно звучала между стволов-труб лесного органа. Только теперь майору казалось, великий органист не размышляет. Он иронизирует.

Даже не так. Он смеется.

Во весь голос смеется над ним – майором Мимикьяновым.

Капитан Кокин уехал в управление.

Недовольный всем происшедшим Леша Грибков ушел домой: он жил в пяти минутах ходьбы от коттеджа генерального директора.

Мимикьянову тоже, как будто, незачем было оставаться в саду у Лисоверта. Тем более, что пресс-секретарь на него выразительно поглядывала.

Но какой-то незримый крючок крепко держал его за рубашку, не давая уйти.

А в голове почему-то всплыл один свинцовый осенний вечер.

Год назад.

Войдя в свою квартиру, он стянул ботинки и сунул ноги в мягкие домашние тапочки. С облегчение вздохнул, вошел в комнату и сунул в щель проигрывателя недавно приобретенный лазерный диск со Скерцо номер сорок два Петра Ильича Чайковского. Он любил эту пьесу почти наравне с Пассакалией Генделя.

Чарующуя мелодия, естественно, без малейших запинок, оборачивалась то угрозой, то весельем, то грустью, то надеждой. Как сама жизнь.

Ефим блаженно вытянулся в кресле и закрыл глаза.

В черных окнах уже стояла ночь.

День выдался тяжелым.

С утра поступила информация о том, что в научно-производственном объединении «Топология» пропал новейший прибор – генератор линейных колебаний фантастрон. Его новейшая модификация использовалась в различных измерительных системах, в частности, в артиллерийских системах целеуказания.

Требование на его получение было выписано исполняющим обязанности начальника лаборатории пространственных измерений Максимом Карликовым. Получать его должен был инженер лаборатории Евгений Вергелесов. Но в конце рабочего дня лаборатория фантастрон, как предписывала инструкция, не вернула.

Когда забеспокоились и стали выяснять, оказалось, что лаборатория напрасно ждала фантастрон весь день, но так и не дождалась. В связи с чем, не смогла провести намеченную серию опытов. Инженер Вергелесов утверждал, что прибор не получал. Когда стали смотреть книгу выдачи приборов, действительно, обнаружили, что его подпись в графе «получил» отсутствует.

Но в боксе хранения прибора тоже не было.

Стали искать.

Прибор входил в список особо секретных.

Леша Грибков позвонил Пиготу. Пигот шуганул в научный городок Ефима.

Ну и началось!

Крутились весь день. Опросили всех, кого можно.

Пропал прибор.

Все приготовились к тому худшему, что с неотвратимости падающего лезвия гильотины должно было последовать за исчезновением изделия, содержащим в своей конструкции изобретение, отнесенное к государственной тайне.

И вдруг прибор нашелся!

Оказывается, тем же утром, его заказала для опытов смежная лаборатория дальномеров. Новенькая сотрудница секретного спецхрана, плохо знающая сотрудников, выдала его дальномерщикам, а в папку входящих требований вложила бумагу подписанную Карликовым. Требование же лаборатории дальномеров посчитала лишним, и просто выбросила в мусорную корзину. Подпись же у сотрудника, получившего фантастрон, вообще взять забыла. В итоге после целого дня нервотрепки обнаружилось не хищение государственной тайны, а обычное разгильдяйство.

Решающую роль в поисках пропавшего прибора сыграл обычно тихий и безинициативный Женя Вергелесов. Он весь день носился по объединению, совал свой нос во все щели и, в конце концов, обнаружил фантастрон на испытательном столе у дальномерщиков. Те затянули свои испытания до позднего вечера и собирались вернуть изделие утром на следующий день.

Все кончилось хорошо. Но побегать и понервничать Мимикьянову пришлось вдосталь.

Однако на этом несчастливый день не завершился.

Не успел Ефим вернуться в управление и доложить Пиготу, что прибор найден, как на него налетело новое дело. Гоша усадил его переписывать отчет в Московский главк. Оказалось, что с этого месяца введена новая форма, и надо разнести текст по специально придуманным штабными умниками разделам.

Ну, что поделаешь? Пришлось разносить.

Одним словом, майор добрался до собственной квартиры где-то около девяти часов.

Не успел он включить проигрыватель и прослушать первые такты любимого Скерцо, как раздался дверной звонок.

Ефим едва ли не со стоном поднялся и пошел в коридор.

На пороге стоял отставной офицер танковых войск Миша Шепталов.

– Чего случилось, Михал Иванович? – спросил Ефим.

– Да, я вот на ужин баранинки сготовил с картошечкой. Чесночком заправил… Вроде, неплохо получилось! Приходи, угощу. Только одна просьбишка…

– Да? – склонил голову к плечу майор, догадываясь о ее характере.

Танкист прочистил горло и спросил:

– У тебя чего-нибудь хорошего не найдется?

Ефим сделал вид, что не понимает о чем идет речь:

– Чего хорошего?

– Ну, для души, – пояснил бывший танкист.

– Есть, – кивнул Ефим. – «Война и мир». Прекрасная, я тебе, Миша, скажу, вещица! Особенно, второй эпилог, где Лев Николаевич размышляет о том, есть ли у человека свобода воли или законы мироздания управляют им, как водитель своим танком…

По мере того, как Ефим произносил свою речь, лицо танкиста мрачнело, как, если бы перед смотровой щелью его командирской машины появлялись все новые танки противника. Но, что значит, командирская выучка! Миша сдержался, не нагрубил в ответ на издевку майора, не плюнул в досаде на пол.

– Всему свое время, – сдержанно произнес он. – И Льва Николаевича почитаем. Но не сейчас. Сейчас расслабиться надо. Ужин все-таки!

Мимикьянов вздохнул:

– Не до этого мне, Миша. Начальство приказало к завтрашнему утру месячный отчет закончить, – соврал он.

Только причина, связанная с исполнением служебного долга могла показаться бывшему начальнику штаба танкового полка уважительной.

– А, ну, тогда, конечно… – разочарованно протянул Шепталов. – Как закончишь, заходи… – без особого жара предложил он. – Я много сготовил, Один все не съем!

– Ну, если до двенадцати напишу, обязательно зайду! – пообещал Мимикьянов, надеясь, что в это время он уже будет крепко спать.