Андрис Колбергс - Вдова в январе

Конрад перелистал сберегательную книжку. Нет, он помнил верно. Сегодня Рудольф Димда был в сберкассе и снял триста рублей, осталось еще двести восемнадцать с копейками. Значит, насчет этих трехсот Цилда не солгала. Но где же они, черт бы их побрал. Может быть, Цилда уже успела их получить до обеда и теперь только прикидывается, будто ничего не знает? В подобном поведении нет логики, или же логика есть только в одном случае, если Цилда знала, что в кармане Рудольфа Димды лежат триста рублей. Так же нелогично думать, что убийство произошло из-за исчезнувших денег. Ведь стрелявший дал Димде спуститься по лестнице и только тогда нажал курок. Если же жертва была ограблена на лестнице, она бы спокойно не шла по двору. Арнис со следователем внесли в протокол найденные охотничьи ружья, сравнив их номера с номерами, вписанными в разрешение на хранение оружия.

— Охотничье ружье образца Иж-26, охотничье ружье образца Иж-27... — диктовал Арнис. — Оба ружья находились в книжном шкафу, в разобранном виде, дверь шкафа не заперта, стволы протерты...

— Димда с кем-нибудь говорил в обеденное время по телефону? — спросил Ульф у Карлиса Валдера.

— Нет... Не помню... Мне кажется, что нет...

— А утром?

— Я был в ванной... Помню, кто-то звонил... Рудольф подходил к телефону — он у нас в коридоре — и довольно долго разговаривал...

— Он не говорил, кто звонил?

— Он на работу спешил.

— Даже не простился?

— Наверное, очень торопился.

— О чем вы разговаривали за завтраком?

— Ни о чем... Какой может быть разговор за столом.

— А эта старушка, Паула, сказала, что за завтраком Рудольф Димда много болтал. Все ему казалось хорошим, чудесным и красивым. И день чудесный, и деревья. Сказал, что в июле вас покинет и поедет в Карелию. С девушкой. Вас он не приглашал?

— Сегодня так случилось, что мы не обедали вместе.

— Он собирается ехать только с девушкой или еще с кем-нибудь?

— Не знаю. Рудольф мне ничего конкретного не говорил.

— Его часто навещали?

— Приходили иногда. Натурщицы... Он часто фотографировал дома... И так женщины приходили. Мужчина интересный. Разведенный.

— Вы можете назвать нам фамилии, адреса?

— Всех я не знаю. Они часто менялись. Быстро забывались... Да и жили мы каждый сам по себе.

— Вот на стенах многих можно видеть.

— Эта с краю — Инара. На киностудии администратором работает, кажется, так... Для рекламного плаката позировала. Видели, наверное, в витрине рыболовных принадлежностей... Девушка в таком купальнике, который почти и не заметен, в высоких рыбацких сапогах, в одной руке спиннинг, а в другой — большая щука с разинутой пастью... Жених ей не позволял одной приходить, мы во время съемки пили с ним кофе, а он курил одну сигарету за другой... Еще помню...

— Пока что спасибо! Если моим ребятам что-нибудь будет интересно, они к вам обратятся. — И Конрад, собираясь уходить, стал застегивать плащ.

Арнис спросил, оставить ли ружья здесь, опечатав шкаф отдельно, или взять с собой. Конрад спросил, как шкаф запирается, и, получив ответ, согласился — можно оставить. Но все документы покойного взять с собой. А когда вернется инспектор Бертулис, пусть тут же берется за картотеку. Для начала достаточно просмотреть сведения за последний год, но пусть всю увезет с собой! Словом, Бертулис сам увидит, что в картотеке ему годится и каким периодом оперировать. Когда закончите, позвоните, за вами придет машина.

Конрад Ульф быстро направился к двери, но, так и не выйдя, быстро повернулся и, глядя прямо в глаза Карлису, спросил:

— Где его записная книжка?

— Что?

— Записная книжка Рудольфа Димды. У фотографов много контактов с разными людьми, им надо знать множество адресов и телефонов. Я еще не видел фотографа, который мог бы обойтись без записной книжки.

— Да... У него была записная книжка... В черной обложке...

— Здесь ее нет. И при нем не было.

— Может быть... Может быть, на работе?

— Возможно... — Конрад не мог отделаться от ощущения, что этот парень что-то утаивает, чего-то недоговаривает. Он знает больше, чем говорит, и сейчас только седьмым чувством можно уловить в его ответах и его лице хорошо скрытую неискренность, а тогда, во дворе, когда он спустился со своей коляской узнать, жив ли Димда, это проявлялось куда ярче, тогда он еще не наловчился так хорошо скрывать эту неискренность.

«Может быть, я и ошибаюсь, — подумал Конрад. — Ощущения, бывает, подводят».

— Что вы сделали, когда увидели Рудольфа Димду лежащим во дворе?

— Я поехал в коридор звонить в «Скорую помощь», но кто-то успел это сделать раньше, и мне сказали, что машина уже выехала.

— Паула сказала, что вы звонили долго.

— Ну, не так уж и долго... Паула в это время сама не своя была... С первого раза я не добился соединения, наверное, набрал неверный номер, но не так уж и долго...

Явная неправда. Карлис Валдер промолчал, что после «Скорой помощи» он позвонил еще куда-то.

Позвонил и мысленно увидел желтый телефонный столик с двумя толстыми абонентными книгами. Но трубку там никто не поднял, хотя Карлис, вслушиваясь в протяжные гудки, ждал довольно долго.

— Мне надо принять лекарство, — заерзал в своей коляске Карлис, ожидая разрешения от Арниса, так как Конрад Ульф уже ушел.

— Буквально две-три минуты, и мы кончаем... Вы можете начать читать протокол. Подпишитесь на каждой странице внизу.

...Наконец-то ушли! Карлис прислушивался к тому, как затихают, удаляясь, шаги.

Он набрал номер и стал ждать, когда ответят, асам все глядел на опечатанную дверь Рудольфа. Полоска бумаги с двумя подписями и с круглыми печатями.

— Зигурд Жирак на проводе! — отозвался громкий и вызывающий голос. Судя по интонации, мужчина был в изрядном подпитии.

— Пожалуйста, позовите Мудите...

— Она здесь больше не живет! Послушай, а кто ты такой? Чего тебе надо?

— Я ее знакомый... Приятель... Вы меня... не знаете...

— А выпить тебе, жучок, не хочется, а? А то мне одному не пьется! Слушай, знакомый-приятель... Мы, похоже, оба с носом остались, ха-ха-ха! С носом!..

Магазин, где работала Цилда, по форме напоминал большую квадратную скобку. В нем было несколько отделов; в одном торговали молочными продуктами, в другом — кондитерскими изделиями, в третьем — хлебом, а четвертый, самый маленький, находился в ведении Цилды — витрины его были завалены тюбиками зубной пасты, кремом, одеколоном и туалетным мылом в самой разной упаковке. Кроме того, здесь продавались сигареты и всегда на полке стоял коньяк двух сортов, хотя брали его редко, так как неподалеку был винный магазин. Покупатели шли туда в надежде на больший выбор и возвращались лишь в том случае, если очередь в соседнем магазине была слишком длинная.