Герхард Баумрукер - Скандал

Клаус почувствовал, что его загоняют в угол. Он сорвал с шеи черный галстук и расстегнул воротник. Надо держать себя в руках…

— Не понимаю, — сказал он.

— Подумайте сами: мог ли Червонски сначала поехать на вокзал в Хайдхауз, затем вернуться с полдороги пешком, чтобы именно в этом месте броситься в реку? Или дело обстояло так, что Червонски, прежде чем прыгнуть в воду, получил удар по голове, который раскроил ему череп? И именно той самой кочергой, которую он отсюда для этой цели прихватил с собой?

Клаус перевел взгляд на камин.

— Совершенно верно, — сказал комиссар, торжествуя, — кочерги нет на месте. Сегодня утром Тереза долго ломала себе голову над тем, куда она могла подеваться. И наконец она вспомнила, что когда вернулась от зубного врача, то увидела, как Червонски выходил из дома с палкой в руках и потом завернул за угол. Но у Червонски не было палки, когда он входил в дом. Вас это не удивляет? Тереза издалека приняла кочергу за палку.

Комиссар остановился в ожидании реакции Клауса, но тот оставался невозмутимым.

— Значит, Червонски, — повысил голос комиссар, — зачем-то вынес эту проклятую кочергу из дома? — Хаузер улыбнулся. Клаус впервые увидел комиссара улыбающимся. Улыбка еще больше искажала его лицо, придавая ему неприятное выражение.

— Мы еще раз обследовали берег, — продолжал комиссар, — и нашли кочергу. Она была спрятана в ивняке. Мы нашли на ней также и отпечатки пальцев Червонски и вашего брата. На кочерге были и отпечатки пальцев Терезы. Но отпечатки ваших пальцев, герр Майнинген, покрывали все остальные. Последним, кто держал в руках кочергу, были вы.

Тишина становилась угрожающей. Тишина и присутствие адвоката доктора Шаллиха, безмолвно сидящего в той же позе на том же месте. Клаус перевел дух. Хаузер неумолимо продолжал:

— Мы обнаружили отпечатки ваших пальцев также и в машине Червонски. Было непросто идентифицировать отпечатки, но нам это удалось. Инспектор Фогель, мой помощник, опросил всех ваших знакомых, пытаясь выяснить, кому принадлежит золотой карандашик. Я надеялся, что кто-нибудь признает себя его владельцем. — Комиссар вытащил карандаш из кармана и повертел им у Клауса перед носом. — Эту улику добыла Тереза Пихлер на месте преступления, в то самое время, когда вы, герр Майнинген, по-видимому, еще не входили в комнату.

Клаус глубоко вздохнул.

— Что это значит?! — воскликнул он, хорошо понимая, что теперь этот вопрос уже не имеет никакого смысла. — Что вы этим хотите сказать?

— Я этим хочу сказать, герр Майнинген, что у вас на совести два убийства, — тихо ответил комиссар.

На лбу у Клауса выступили капли пота. Мысли смешались. Он лихорадочно искал выхода из создавшегося положения, но не находил. Это был заколдованный круг.

— Вы с ума сошли! — прервал он затянувшееся молчание. — Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?

— Я хорошо обдумал это дело, Майнинген. Можете мне поверить. Я бы не сидел здесь перед вами, если бы не мог доказать справедливость моего обвинения.

— Вы с ума сошли, — повторил Клаус, покачав головой.

— Я вам предлагаю вот что: я буду рассказывать, что вы делали час за часом в день убийства; вам останется только кивать головой в знак согласия.

Клаус ничего не ответил. Тупо глядя прямо перед собой, он вынул из пачки Бог знает какую уже по счету сигарету. Пальцы его дрожали. Он и не пытался унять волнение.

Ему вдруг стало ясно, что больше ничего не удастся скрыть. Склонив набок голову, смотрел он на Хаузера. В его взгляде соединились боль и горечь. Но ничего уже нельзя было поделать, он это знал.

— Вы приехали в Моосрайн вместе с фроляйн Кротхоф, — сказал комиссар Хаузер. — Верно?

— Нет.

— Это мне доподлинно известно: фроляйн Кротхоф на допросе достаточно ясно дала нам понять, как было дело. Итак, вернемся к началу. Вы вместе с фроляйн Кротхоф приехали в Моосрайн или не приехали?

— Да, — сказал Клаус. — Но Ева поехала дальше, в Зальцбург. Она к делу не имеет отношения.

— Ладно. Но вы вошли в дом. Не хотите ли вы сами мне рассказать что было дальше?

— Нет.

Хаузер вздохнул:

— Как я понимаю, между вами и вашим братом произошла ссора. Вы требовали у него денег. У вас их не было или было так мало, что пришлось продать машину. Но он вам отказал. Он не захотел войти в ваше положение. И вы его убили.

— Нет, — сказал Клаус.

— Вы подсыпали ему в вино цианистый калий.

— Нужно еще, чтоб у меня был для этого цианистый калий.

— Вы, должно быть, решили все отрицать.

— Идите вы к черту! — вырвалось у Клауса.

На лице комиссара не дрогнул ни один мускул:

— Червонски, когда вы вошли, наверное, уже ушел, но он вернулся неожиданно для вас.

— Нет.

— Вам ничего другого не оставалось, как убрать и его.

— Нет, — твердил Клаус упрямо. — Нет.

— Убийство брата вы пытались обставить как самоубийство. Труп Червонски вы положили в его машину. Вы надели плащ Червонски и его шляпу. Человек, которого Тереза заметила выходящим из дома, был не Червонски. Этим человеком были вы, Майнинген.

Клаус снова не глядя вынул из пачки сигарету и сжал голову руками. Это было уже слишком. С самого начала это было уже слишком. Он слишком себя подставил и потерпел неудачу.

Туман в его голове начал рассеиваться. У него даже возникло чувство облегчения. Теперь уже ничего нельзя изменить.

Клаус встал. Вынул руки из карманов и начал взад и вперед ходить по комнате.

— Это верно, — сказал он. — Да, это верно. Человек, которого видела Тереза, был я. — Аккуратно переступая, он прошелся по краю ковра.

— Я должен был куда-то спрятать труп Червонски. — Он повернул обратно, стараясь идти строго по прямой вдоль края ковра. — Я хотел уничтожить все следы происшедшего. Ничто не ускользнуло от моего внимания. — Снова проход туда и обратно вдоль края ковра. — Я знал, что у Терезы свободный день и ее нет дома. Она ничего никогда не узнает об этом визите Червонски. Он должен исчезнуть, думал я, как исчезают многие и никогда больше не появляются… — Он снова прошелся по ковру — туда и обратно.

На лице комиссара Хаузера появилось довольное выражение. Он это предвидел. Сейчас Клаус Майнинген признается во всем.

— Я вынес тело Червонски из дома и положил в машину. Я надел его плащ, напялил шляпу, прихватил с собою кочергу и поехал по направлению к Хайдхаузу. Я знал место у реки, где можно было подъехать на машине к самой воде. Там я и сбросил Червонски в воду. Кочергу я оставил неподалеку, на высоком берегу. Я думал, там, в кустах, ее не найдут.

Он говорил безучастным, глухим голосом, словно читал чужой и чуждый ему текст:

— Я снова выехал на шоссе и поехал дальше, в Хайдхауз. Я остановил машину около вокзала и сел в подошедший поезд, направляющийся в Моосрайн, в надежде официально засвидетельствовать самоубийство Леонгарда. Я был уверен, что мне это удастся. До сих пор все шло как по маслу. Я полагал, что мне будет легко убедить и врача, и полицию: произошло самоубийство. Но я не подумал о Терезе. Я не предполагал также, что встречу в поезде эту девушку — Ингрид Буш.