Анатолий Безуглов - Змееловы

Где Семен Трудных окончательно потерял голову, так это в «Детском мире». В этом занятнейшем и соблазнительнейшем из лабиринтов он провел не меньше трех часов, опускаясь и поднимаясь по эскалатору, теряя и снова находя отделы, набитые всякой детской всячиной. Здесь, в магазине, была сатанинская оргия родителей, набрасывающихся на башмачки, рубашечки, курточки, слюнявчики, пальтишки, носочки, игрушки с жадностью, достойной первобытных людей.

Когда уже закатные лучи солнца позолотили памятник Дзержинскому, Семен Трудных, обросший свертками, коробками, пакетами, с детской педальной машиной под мышкой протиснулся в автобус и добрых сорок минут качался среди молчаливых уставших москвичей.

В номере никого не было. Семен сложил покупки в чемодан и пошел искать столовую. В ресторан он заглянуть не решился, помня строгий наказ жены: деньги попусту не тратить. Столовую было найти нелегко. И возвратился младший лейтенант, когда уже окончательно стемнело.

Родной номер встретил его знакомым запахом баранины, дынь, коньяка и тем же храпом.

Семен Трудных влился в этот хор.

С утра младший лейтенант поехал на аэровокзал и купил билет на вечерний рейс. Затем он отправился в редакцию «Комсомольской правды».

Заведующий отделом, в котором работала Ольга Рославцева, — молодой симпатичный паренек в очках, — все никак не мог дослушать Трудных до конца: беспрестанно звонили телефоны. А их на столе у зава было три.

— Я вас слушаю, — сказал он, когда наконец выдалась пауза между звонками.

— Таким образом, чтобы документально подтвердить, что вышеназванная Ольга Рославцева действительно выполняла в Талышинском районе специальное задание редакции и выезжала туда под фамилией Гриднева, прошу выдать соответствующую справку, чтобы приобщить ее к делу, — выпалил Семен Трудных, поглядывая на телефонные аппараты, боясь, как бы снова его собеседника не оторвали.

Завотделом постучал толстым красным карандашом по столу:

— Так-так, справку, значит? А зачем, собственно, вам справка?

— Я же объяснил. — Младший лейтенант протянул удостоверение; зав машинально взял его и, не раскрывая, вернул.

— Да-да, вы предъявляли… Значит, справку?

— Справку.

— Пойдемте! — Завотделом решительно поднялся. — К замглавного. Справку может выдать только он.

На пороге их остановил телефонный звонок, задержав на добрые полчаса.

Потом они бежали по длинным коридорам мимо одинаковых дверей, разъезжали на лифте, врывались в кабинеты, заглядывали в буфет, в прокуренные комнаты.

Завотделом все время посматривал на часы.

— Вы можете зайти завтра? — спросил он у Трудных, после того как секретарь замглавного сказала, что того, вероятно, сегодня уже не будет.

— У меня вечером самолет.

— Вот дела… Хорошо, пойдемте ко мне. По телефону найти кого-нибудь куда проще.

В кабинете зава их ждал… замглавного.

— Я тебя битый час дожидаюсь! — набросился он на завотделом. — Этот материал в номер на вторую полосу.

— Что снимаем?

— Очерк Сикорского.

— Второй раз снимаем, — недовольно пробурчал зав, набрасываясь на рукопись. О младшем лейтенанте он совершенно забыл; Семен Трудных, примостившись в уголке в кожаном зеленом кресле, деликатно кашлянул в кулак. Завотделом спохватился: — Да, вот товарищ тут к тебе, из Талышинска. Ну, куда Рославцева ездила. Ему нужен какой-то документ.

Зам главного редактора поднялся и пригласил младшего лейтенанта:

— Пойдемте в мой кабинет.

Там он внимательно выслушал Семена Трудных.

— Да, Ольга Рославцева действительно выезжала в ваш район по заданию редакции. Я это подтверждаю.

— Мне надо соответствующую справочку, — попросил младший лейтенант.

— Так вы сам представитель закона. Вот и доложите своему начальству. Вам же верят.

— Но ведь она была у нас как Гриднева, вот вы документиком и подтвердите, что Гриднева и Рославцева — одна и та же личность.

— У журналистов и писателей это бывает. Псевдоним называется.

— Ладно, не хотите справочку, так я быстренько протокол составлю, а вы подпишите. Вот и все.

Зам главного улыбнулся:

— Ну и буквоеды! — Он набросал текст справки. — Сойдет?

— В общем-то да, но надо бы указать, что справка выдана в талышинскую районную прокуратуру, — сказал Семен Трудных.

— Ничего. Пусть будет «по месту требования». Оно лучше. Сколько рук бумага пройдет — машинистка, отдел кадров… Люди, знаете, могут разное подумать.

Младший лейтенант скрепя сердце согласился.

…Перед самой посадкой в экспресс, направляющийся с Центрального аэропорта в Домодедово, Семен Трудных накупил газет.

На третьей полосе «Комсомолки» бросился в глаза заголовок: «Герои не забыты». Под очерком стояла подпись: «О. Рославцева, наш спец. кор. Рим, по телефону».

Вера Петровна почувствовала что-то неладное в тот день, когда арестовали Азарова. Вечером, придя домой, она пораньше легла в кровать, но уснуть не могла. Непривычно кололо сердце, тело казалось вялым, ноги опухли, стали как ватные. Чтобы не выдать своего состояния, она старалась лежать тихо, делала вид, что спит.

Утром Геннадий заметил у нее темные круги под глазами, обратил внимание на ее частое тяжелое дыхание.

— Вера, сходи в больницу.

— А что?

— На тебе лица нет.

— Ты хотел, чтобы я выглядела пятнадцатилетней девочкой? — отшутилась Вера. — Так не бывает. Большой он уже. — Она провела рукой по животу. — Чем дальше, тем тяжелее. Так у всех.

Геннадий пожал плечами:

— Не знаю, какая-то ты сегодня заморенная.

— Погоди, Гешенька, расцвету еще.

Он больше ничего не сказал. И, уже выходя, в дверях, еще раз попросил:

— Все-таки загляни к врачу.

— Хорошо, зайду, дорого́й.

На работе Вера сразу обо всем забыла. Дело с лесопилкой суд вернул на дополнительное расследование. Пришлось ехать пятнадцать километров на лесосклад, где Вера Петровна провозилась полдня. После обеда к ней пришла Анна Ивановна Кравченко.

— Неужели нельзя Азарова освободить из-под ареста, передать на поруки? — умоляющим голосом просила она у следователя. — Ведь коллектив просит. Я лично.

— Нет, в данной ситуации это невозможно. Азаров отлично знал, что у него подписка о невыезде. Если бы он не пытался улететь в Москву, то, вероятно, до окончания следствия ему не изменили бы меру пресечения. Невыдержанный он.

— Кто? Степан? — удивилась Анна Ивановна.

— Да, Степан.

— Странно, я всегда знала его другим. Он не позволял себе резкого слова, грубости, какой-нибудь неконтролируемой вспышки…

Вера Петровна покачала головой:

— Увы, наверно, все-таки плохо знали.

— Нет, я его очень хорошо знаю, — нахмурилась Кравченко. — Как родного сына…