Александра Маринина - Жизнь после жизни

Она дождалась, когда Алексей и водитель поднялись на крыльцо флигеля, и снова подошла к зеркалу. Новая. Чужая. Незнакомая. А вдруг Лешке не понравится? А вдруг он испугается этой новизны? Он знает ее тридцать пять лет, это все-таки срок, после которого не захочется менять привычки. Или захочется? Настя вдруг поняла, что за тридцать пять лет так и не поняла своего мужа до конца, она даже не может предсказать, готов ли он к переменам и хочет ли их.

Открылась дверь, водитель поставил сумку на пол.

— Аська! — раздался такой родной голос. — Я приехал! Ты спишь, что ли?

Она поглубже вдохнула и вышла из комнаты.

— Елки-палки! — протянул Чистяков. — Это что? Аська, это ты, что ли?

— Леш, если тебе не нравится… — испуганно заговорила она.

— …то ты это снимешь, — закончил он со смехом. — А состриженные волосы соберешь из мусорки и приклеишь назад. Погоди, дай я рассмотрю.

Он отступил на шаг и принялся, прищурившись, разглядывать жену. Лицо его, кроме веселой насмешки, ничего не выражало, и Насте показалось, что ему все это совсем не нравится. Ну совсем не нравится. Ни капельки. Ладно, он прав, платье можно снять и никогда больше не надевать, а вот что делать с прической?

— Непривычно, — наконец, вынес он вердикт. — Стрижка тебе очень идет. Ты повзрослела, стала такая дама… Но это хорошо. Правда, хорошо.

— А платье? — осмелела Настя.

— Аська, ну куда ты пойдешь в таком платье? Это же смешно. При твоем-то образе жизни!

— А ты своди меня в ресторан. Или в театр.

— Ну да, тебя сводишь. Только билеты купишь или столик закажешь, так у тебя очередной труп нарисуется, знаю я тебя, уж сколько раз мы это проходили. Нука встань боком.

Она послушно повернулась и замерла. Чистяков продолжил осмотр, потом вынес окончательное решение:

— Платье красивое. И оригинальное. Ни у кого такого нет, во всяком случае, у нас в институте я такого ни на ком не видел. Будешь в нем лучше всех. А теперь признавайся: это Бегорский?

— Что — Бегорский? — не поняла Настя.

— Это его влияние? Ты в него влюбилась и теперь пляшешь под его дудку?

— Леш, да ты с ума сошел! — она расхохоталась. — Какой Бегорский? Какое «влюбилась»? Это Тамара, его невеста. Она и парикмахер, и портниха. И вообще она совершенно замечательная, она ночь не спала, чтобы дошить это платье к твоему приезду. И, между прочим, она нам с тобой на завтрак сдобных булочек напекла.

— Да? — оживился Алексей. — Тогда я, пожалуй, разденусь и пройду в пищеблок, а ты будешь меня обслуживать в этом феерическом наряде. И кстати, может ты наконец подойдешь и поцелуешь мужа после долгой разлуки?

Он протянул руки, и Настя крепко прижалась к нему. Как хорошо, что он приехал!

Булочки оказались невероятно вкусными, и даже растворимый кофе не показался Насте таким противным, как раньше.

— Слушай, я уже начинаю любить и уважать твою Тамару, — говорил Чистяков с набитым ртом. — Она не только хороший парикмахер и талантливая портниха, она еще и превосходный кулинар. Какие у нее еще есть достоинства?

— Она умная. У нее хорошее чувство юмора. И еще она достаточно жесткая, чтобы противостоять Бегорскому и не идти у него на поводу.

— Да ну? — вздернул брови Алексей. — Действительно, кладезь положительных черт. Противостоять твоему Бегорскому непросто.

— Он не мой, — запротестовала Настя.

— Неважно. Он меня совершенно изнасиловал перед отъездом. Я имел глупость позвонить ему, он ведь оставлял мне свой телефон, когда диктовал, какие вещи тебе передать. Позвонил и спросил, как лучше добираться до вашего Томилина, поездом или еще как. Он как узнал, что я собираюсь к тебе, так решил, что немедленно должен взять процесс моей отправки в свои руки, и начал мне подробно описывать, как одеться, что взять с собой, в какой вагон покупать билет, в общем, все мозги мне вынес. Если твоя Тамара и в самом деле такая чудесная, то на кой черт ей сдался этот зануда?

Настя пожала плечами.

— Любовь, наверное. И вообще, насколько я поняла, они знакомы с детства, лет не то с тринадцати, не то с пятнадцати, как мы с тобой. Наверное, она к нему привыкла и не раздражается от его причуд.

— Ну да, — кивнул Леша, — это можно понять, я же к тебе привык — и ничего, живу, хотя ни один другой мужик тебя не вынес бы и трех дней.

— Это еще неизвестно, кто к кому привык, — обиделась Настя. — У тебя тоже тараканов полно. Ладно, давай строить планы.

— Давай, — с готовностью согласился он. — Значит, сейчас я принимаю душ и переодеваюсь, потом ты мне длинно и подробно рассказываешь, какие такие страшные преступления ты здесь раскрыла, а я в это время, как арабский шейх, валяюсь на диване и доедаю булочки. Потом мы идем гулять, ты показываешь мне усадьбу и знакомишь меня со своей собачонкой. Потом мы идем куда-нибудь обедать. А потом лично я ложусь спать, потому что с моим ростом на вагонных полках не больно-то выспишься.

— А я?

— А ты будешь охранять мой сон. Можешь что-нибудь почитать, — милостиво разрешил Чистяков. — Когда я высплюсь, мы берем машину и едем смотреть город, ты мне показываешь все места, связанные с твоим расследованием, и мы опять гуляем, и пьем кофе где-нибудь в маленькой кафешке, и едим пирожные. Потом ужинаем и садимся перед телевизором. И до пяти утра смотрим Олимпиаду. Да, нужно будет не забыть купить какой-нибудь еды на ночь, орешков там, конфеток, печеньица, чтобы можно было грызть на нервной почве. Как тебе мой план?

— Супер! — восхитилась Настя. — Только ты не учел одну маленькую деталь: я встала в седьмом часу и вряд ли выдержу телевизионный просмотр до пяти утра.

Чистяков сделал невинное лицо.

— И что ты предлагаешь? Не смотреть Олимпиаду? На это я пойти не могу, и не проси.

— Я предлагаю, чтобы ты разрешил мне днем поспать вместе с тобой.

— Ах вон чего, — протянул он. — Ну, это ты, мать, хватила. Спать она собралась! А кто будет сидеть рядом и охранять меня?

— А мы Подружку приведем, она будет нас охранять. Ляжет на пол у кровати и будет охранять.

— А она сумеет?

— Сумеет, — заверила его Настя со смехом, — она большая и умная.

— Тогда ладно, — согласился он. — Разрешаю тебе спать. А теперь выдай мне полотенце, я пошел мыться.

Пока Чистяков принимал душ, Настя переоделась и разложила на столе свои записи, готовясь к подробному рассказу о том, как провела время в Томилине. Она все-все расскажет Лешке, даже про то, как ей не понравился Вторушин с его повествованием о бабушкиных стертых бедрах, и про то, как встречалась со Старковым, признавшимся ей в былой влюбленности, и про то, как давилась овсянкой и покупала в магазине «неправильную и вредную» еду. И даже про розовый с зеленым торшер с изысканным именем Харлампий Аколуфьевич. Как хорошо, что у нее есть такой Лешка, который любит и умеет слушать и которому можно все рассказать, потому что он самый умный и самый добрый, он все поймет и во всем разберется.