Элизабет Питерс - Тайна Нефертити

— Джон прав, — неожиданно встряла Ди. — Томми, ты не можешь оставаться здесь — и я тоже! Нет, папочка, я тут не останусь! Если этот... эта мразь снова придет сюда сегодня ночью, а Томми тут не будет... Я же в соседнем номере, с балкона Томми можно перебраться на мой балкон... О Господи! Папочка!

— Ну что ты, детка! — залепетал Блоч, гладя ее по голове. — Успокойся, милая.

— Ее можно понять, — заметил Майк. — Как быть, Джон?

— А, черт с вами! — вскричал Джон, закатывая глаза. — Чем больше народу, тем веселее. Томми, как насчет того, чтобы она, как бишь ее зовут, поехала с нами? Тебе будет спокойнее? И ты тоже, Сэм. Будешь охранять обеих. Мне, черт возьми, все равно, кого еще брать с собой, только поехали! Майк, уговори Томми не упираться и выведи отсюда, ее дурацкое хихиканье может в любую минуту обернуться истерикой!

В институте тени прошлого меня не преследовали, даже тень Джейка. Я была уверена, что почувствую его присутствие, стройного и элегантного даже в рабочем костюме цвета хаки, одна бровь приподнята, что придавало ему насмешливый вид, который я так хорошо запомнила. Но он, казалось, покинул эти стены навсегда, изгнанный молчаливым приговором своих коллег.

Я не знала, сожалеть ли об этом или вздохнуть с облегчением.

Неприятности начались почти сразу же. И как обычно, по вине Джона.

Его намерение бросить все силы на поиски гробницы не было для меня неожиданностью. Однако его тактика создавала проблемы. Вместо того чтобы посвятить в свой замысел ту часть персонала, которая до сих пор оставалась в неведении, или же найти более или менее правдоподобное объяснение приостановке плановых сезонных работ, он бросил свое категорическое заявление, как бомбу, посреди завтрака на следующее утро, после того как я приехала: он забирает большую часть рабочих и нанимает еще и дополнительную для тщательного осмотра западных гор. Начатые ранее работы продолжаются только по одному-единственному проекту — расчистке гробницы вельможи в Гурнахе, но младший персонал сделает это без своего руководителя Майка.

Младшим персоналом были студенты последнего курса, впервые принимавшие участие в раскопках. Один из них, Эл Шнайдер, рыжеволосый увалень, который даже за столом, накрытым к завтраку, читал отчеты о раскопках, оторвался от целиком захватившего его изучения типов гончарных изделий, только чтобы с рассеянным видом согласно кивнуть. Марк Розен, еще один парнишка, нисколько не походил на своего товарища. Невысокий, плотный, с обаятельной улыбкой, он носил огромные очки в черепаховой оправе, которые увеличивали его светло-карие зрачки. Розен напоминал мне белку: проворную, прыгучую и любопытную. И недоумение, мелькнувшее в его глазах, когда Джон сделал свое объявление, насторожило меня.

Я уверена, что именно Марк положил начало слухам. К вечеру весь институт жужжал, как растревоженный улей, и даже штатный фотограф, сонный мужчина, который проводил зиму, читая каталоги семян и составляя планировку сада, который разобьет, когда вернется домой, зажал Ди в углу и попытался выудить у нее хоть какую-то информацию. Он так ничего и не добился, но только потому, что ее осведомленность была весьма поверхностной.

В тот же вечер мы принимали гостей — членов комиссии археологов из Европы, приглашенных за несколько недель до этого, так что званый ужин отменить было невозможно. Джон уделял гостям меньше внимания, чем обычно, что означало совсем скромное его количество. Он был полностью погружен в собственные мысли, и его поведение, в равной степени как и все остальное, подогрело растущие подозрения Марка.

Поэтому Марк скорее интуитивно, чем случайно задал тот памятный вопрос, который вызвал бурную дискуссию.

— Вы видели последний отчет об аутопсии Ахнатона? — спросил он одного из гостей, бородатого профессора из Хайдельберга.

По выражению лица Ди я могла судить, что она подумала, будто Ахнатон — недавняя жертва убийства, может, араб или китаец. Остальные, которые знали, что Ахнатон был, кроме всего прочего, еще и мужем Нефертити, вздрогнули, словно чуткие пантеры. Майк, который с отсутствующим видом смотрел в свою тарелку, вылил ложку дымящегося бобового супа себе на колени и вынужден был притвориться, что его цапнул москит. Когда первое потрясение прошло, Марк повторил свой вопрос. К сожалению, он не получил вежливого, беспристрастного ответа. Он задел за живое фанатика.

Не знаю почему, но Ахнатон вызывает в египтологии гораздо больше споров, чем что-либо или кто-либо. Благовоспитанные ученые, которые не станут ломать копья из-за религии, политики или личных дел, вступают в такую яростную полемику, что багровеют лицом, стоит завести разговор о человеке, который вот уже три тысячи лет как мертв. Была ли новая религия Ахнатона и в самом деле монотеизмом, идеей, которую принято приписывать иудеям? Почему его статуи и рисованные портреты изображают его в таком необычном виде? Неужели он действительно женился на собственной дочери и зачал ей ребенка? Находился ли он в недозволенных отношениях со своим приемным сыном? И, наконец, вопрос, поднятый Марком: принадлежал скелет, найденный в небольшом погребении в Долине царей, этому «фараону-еретику» или нет?

Как уверял профессор из Хайдельберга, кости принадлежали Ахнатону, и никто, даже хирург, не сможет доказать, что это не так. Немецкий археолог в защиту своего утверждения выдвинул множество мудреных аргументов, большинство из которых были малопонятны, ибо в пылу страсти его плохой английский стал еще хуже, однако все сводилось к тому, что нужно поверить ему на слово.

Тут он стал апеллировать к достойному герру директору. Я знала мнение Джона: он никогда не верил, что найденный скелет принадлежал мужу Нефертити, и недавнее посмертное вскрытие (Боже мой, сколько же времени прошло после этой смерти!) утвердило его в этой мысли. Но он не хотел распалять гостя возражениями, дабы не разгорелась жаркая дискуссия и кто-либо не ляпнул что-нибудь насчет Нефертити. Надо было сменить тему, но Джон не знал как. Он сидел молча и кивал, словно китайский болванчик, со страдальческой улыбкой на лице переводя взгляд с меня на Ди и с Ди на Майка. Радуясь его затруднительному положению, я не удержалась и, только чтобы насолить ему, взяла и сказала:

— И все же, герр профессор, вы не можете не согласиться, что врач, исследовавший кости, не мог ошибиться в возрасте покойного. Если тому было всего двадцать три года, он мог быть Ахнатоном, только если стал отцом ребенка в восьмилетнем возрасте.

Через пять минут сидящие за столом уже яростно спорили, крича друг на друга.

— Как вы можете называть это монотеизмом? — вопрошал Майк, игнорируя предостерегающий взгляд Джона. — Он заставлял людей поклоняться себе, а не богу Атону.