Керен Певзнер - Налог на недвижимость

— Какой «Мерседес»? С шашечками?

— Почему с шашечками?

— Его невеста — водитель такси, — отрезала я. — Что-нибудь еще?

— Нет, — усмехнулся он, — если так, то конечно. Я думал, ты не знаешь.

— Я знаю все, что мне нужно. Извини, у меня много дел. Всего хорошего.

— Пока.

Я долго держала трубку в руках и не могла успокоиться. Правильно говорят: «История повторяется. Первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса». В этом кино мы уже были. Помню, мне звонили насчет неверного мужа. Тогда тоже был мужик. Тот звонок действительно стал для меня трагедией. Распалась семья, я была в шоке. Прошла унизительную процедуру развода. Единственный плюс — получила мощный иммунитет против такого рода звонков. Бедный Алик, ты совсем об этом не знал. Ну ладно, если бы мне позвонила какая-нибудь завистница-соперница. Но этот! Чего ему в жизни не хватает? Работает на себя — держит агентство по туризму, в доме жена-хозяйка, племянница какого-то местного шишки, сам раздобрел, приобрел солидное брюшко. И такие инсинуации…

С Денисом все мне было давно ясно. Ну не судьба, и что, жизнь окончена? Обидно, но не так, чтобы убиваться. По крайней мере не буду зависеть от настроений его мамочки. Пусть Татьяна-блондинка теперь мучается. А я наконец-то буду свободной, начну ходить в «Кантри-клаб» — давно пора заняться собой, подкачать живот и бедра, да и парни там пасутся ничем не хуже Дениса.

Нет, хуже! Я бросилась на диван и разревелась. Реветь было горько и сладко одновременно. Я жалела себя, вспоминала, что меня уже не раз бросали, и почему мне, такой обаятельной и привлекательной, не везет в личной жизни? Через полчаса мне полегчало, и я со всей ясностью поняла, что кризис прошел. Может быть, стоило поблагодарить Урицкого за разрядку? Нет, за подлость не благодарят, в какие бы благостные одежки она ни рядилась.

Да ну его — мне на работу пора, хватит отлынивать!

Я ехала и по пути, как обычно, рассуждала, на этот раз о том, что такое счастливый человек. Много денег, дети, слава, любимый человек рядом? Но сколько вокруг случаев, когда этого недостаточно! Как-то я прочитала фразу: «Счастливый человек утром идет с радостью на работу, а вечером — с радостью домой». И опять не для меня. Кажется, меня заела рутина. Хочется чего-нибудь остренького. «Ага, — сказала я сама себе, — баночку Хамаса!» Так обмолвилась женщина, хотевшая купить баночку хумуса. Чувствую, что я могла бы расследовать интересные загадки. Логическое мышление у меня есть, умение анализировать — тоже. Совсем не нужно открывать детективное агентство, все равно никто не разрешит, а вот заняться еще чем-нибудь, кроме скучных переводов — это по мне.

Открывая дверь, я машинально — да что там лукавить, я люблю это делать, — взглянула на бронзовую табличку со своими атрибутами в виде имени, профессии и времени работы. До сих пор жалею, что заказав табличку, не настояла на том, чтобы написать ее в соответствии с правилами дореволюционной орфографии. Как бы великолепно выглядело слово «переводчик» с «ять» в середине и твердым знаком в конце. А уж «приемъ», написанный таким образом, наверняка дисциплинировал бы моих разболтанных клиентов.

Такую табличку я видала в юности, когда наша компания приходила тусоваться к Аньке Лемерман. Мы называли ее «Девица Лемерман» по созвучию с именем известной гадалки на картах, девицы Ленорман, жившей в прошлом веке. На двери ее квартиры в старинном петербургском доме висела табличка, покрытая благородной патиной, послужившая прообразом этой, моей нынешней. На табличке затейливой вязью было выгравировано «Инженеръ И. Лемерманъ». И больше ничего. При бедноте тамошних инженеров начала восьмидесятых эта табличка не давала забыть, что когда-то они были уважаемой кастой и сообщать об этом на входной двери было престижно. А сейчас? Эх…

Я отперла дверь, пригласила войти ожидавшую меня клиентку и включила кондиционер — жара стояла невыносимая уже с утра. Посетительница оказалась молодой шатенкой, в глазах у нее застыло испуганно-удивленное выражение. По тому, как женщина выглядела, я определила, что она всего пару дней назад прилетела из России и еще не адаптировалась к израильскому образу жизни — на ней был надет приталенный сарафан с оборками, а губной помадой цвета бледной фуксии пользуются исключительно российские женщины в первую неделю после приезда в Израиль.

Поздоровались мы в коридоре, и я сразу приступила к делу:

— Чем могу вам помочь?

— Мне нужно перевести документы о рождении, о браке и трудовую книжку.

— Хорошо, — согласилась я. — Давайте ваши документы.

Женщина раскрыла сумочку. Вытаскивая бумаги, руки ее задрожали, она выронила пачку и неожиданно спросила:

— Вы только документы переводите или еще чем-нибудь занимаетесь?

«Конечно, — хотела ответить я, — веники вяжем, примуса починяем, беглых мужей по фотокарточке привораживаем». Но вовремя спохватилась и ответила, как истинная еврейка, вопросом на вопрос:

— А что бы вы хотели? Может, я и смогла бы вам помочь, — чуяло мое сердце, здесь одними переводами дело не ограничится.

— Вы не подумайте, я заплачу, — торопливо проговорила женщина. — Мы с мужем приехали два дня назад, и неприятности начались прямо в аэропорту. Нам не дали денег, удостоверений, ничего. Хорошо, что там мы продали квартиру и сейчас нам есть на что жить.

Она собрала рассыпавшиеся по полу бумаги и, положив их мне на стол, продолжила свой монолог:

— Меня зовут Марина Левина. Все документы мы, как положено, оформили в Сохнуте в Ростове-на-Дону. Нам сказали, что когда мы прилетим, прямо в аэропорту нам выдадут удостоверение новых репатриантов, деньги и привезут домой к родственникам. Но служащая, посмотрев в компьютер, сказала, что деньги и документы дать мне не может, так как я уже была в Израиле в девяносто шестом году и получила все, что мне было положено. Она предложила разбираться в министерстве внутренних дел по месту жительства. Мы вчера там были. Нас не поняли, потому что мы не говорим на иврите, а они — по-русски. Вот все, что у нас есть, — она протянула мне документы.

В зеленом конверте были путевой лист по маршруту Аэропорт-Ашкелон, бланк медицинской страховки и записка в МВД. Мне бросились в глаза два слова на иврите: «двойное гражданство».

— Марина, прежде всего успокойтесь, — сказала я. — Как я поняла из вашего рассказа, кто-то под вашим именем приехал сюда и использовал права репатрианта. Так?

Она кивнула, соглашаясь. Я продолжила:

— Но ведь то, что вы — это вы, а она — это не вы, можно легко доказать, достаточно предъявить в МВД ваши метрики, — я взяла в руки и раскрыла ее свидетельство о рождении. Вроде бы все в порядке: Левина Марина Исааковна, год рождения — 1971, место рождения — Вильнюс. Родители: отец — Левин Исаак Лейбович, еврей, мать — Левина Эсфирь Львовна, еврейка. Но то, что я увидела дальше, заставило меня прикусить язык. На странице стоял жирный штамп «Повторно» и дата выдачи — 1998 год. А я ведь уже почти поверила!