Керен Певзнер - Налог на недвижимость

— Простите, Элеонора, мне неудобно об этом говорить, но если Денис так увлечен Татьяной, он просто позабыл обо всем на свете.

— Этого не может быть никогда! — сказала она твердо — Вами он тоже был увлечен, однако никогда не забывал мне звонить.

Меня слегка покоробило это «был», я снова увидела перед собой прежнюю мадам Геллер, а не обеспокоенную исчезновением сына мать.

— Действительно, — пересилила я себя, — все это внушает беспокойство, но чем я-то могу помочь?

— Мне просто больше не к кому обратиться, — умоляюще сказала Элеонора. — У вас же есть какие-то связи в полиции.

— Честно говоря, мне совсем не улыбается влезать в его отношения с этой Татьяной. Он может подумать, что я за ним бегаю, слежу, а это последнее, чего бы мне хотелось. Максимум, что в моих силах — позвонить и попробовать что-нибудь выяснить. Но мои возможности очень ограничены и будет лучше, если вы завтра снова обратитесь в полицию. И еще, если можно, оставьте мне записку Дениса.

— Спасибо вам большое, — она поднялась с кресла, протянула мне листок и, опять прижав к лицу носовой платок, вышла из кабинета.

Я осталась наедине со своими мыслями. Конечно, при Элеоноре я старалась держаться холодно, делая вид, что мои отношения с Денисом — далекое прошлое. На самом деле мысль, что с ним может произойти что-то ужасное, да еще по вине этой блондинки, заставляла сердце сжиматься от страха. Я, конечно же, поеду к Борштейну, тем более, что встреча уже назначена. Начну с одного, а перейду на другое. Убью двух зайцев одним выстрелом.

Я ехала домой, душа была полна… Меня обуревали противоречивые чувства. Мой любимый едкий старик Ларошфуко говаривал: «От любви полнее излечивается тот, кто излечивается первым.» В нашей с Денисом короткой истории любви, увы, первым вылечился он. Ничего не поделаешь, молодая московская блондинка перешла мне дорогу, а я не из тех, которые борются за мужчин. Я для этого слишком ленивая. Я Телец по гороскопу, и мне жутко нравится ответ старого быка молодому из известного анекдота: «А сейчас мы спустимся с горы и перетрахаем все стадо». Это типичный характер Тельцов не суетиться, а упорно делать свое дело. Вот я его и сделаю — постараюсь найти Дениса, а молодых бычков на мой век хватит.

Припарковав машину на моем постоянном месте — напротив окна на кухне, я открыла сумку, чтобы достать ключи. Подняв глаза, я вдруг обнаружила своего бывшего мужа Бориса, сидящего на скамейке возле подъезда. «Да что они все сегодня, сговорились что ли?» — пронеслось у меня в голове. Хотя кто это все? Мать бывшего любовника и бывший муж. Не густо.

Борис родом из Баку. В семье грузинских евреев росли трое парней, Левик, Семик и Борик, все как на подбор с орлиными носами, кудрявые брюнеты. Нет, здесь я не точна — кудрявились у них в основном волосы на груди и икроножных мышцах, а вот на голове волос было маловато, все они склонны к ранним залысинам. Я их, честно говоря, путала. Втроем братья Каганошвили производили очень яркое впечатление. Если нарядить их в атласные рубашки и жилетки, в уши — по серьге, в руки дать двоим по гитаре, а третьему скрипку, то были бы они вылитые цыганское трио «Ромэн». Мне нравятся такие мужчины. Мой киношный идеал — Джефф Гольдблюм с ярко выраженными семитскими глазами. И еще Давид Копперфильд, тоже из наших.

Левик приехал в Ленинград после армии, здесь женился и прописался у жены в большой и шумной коммунальной квартире. За ним потянулись и братья. Борис был младшим, атлетически сложенным, и если бы не рост (я была на пару сантиметров выше его), то нужно было очень постараться, чтобы найти в нем внешние недостатки. Борис упорно занимался боевыми искусствами, и я не уставала глядеть на него, когда он показывал мне позу богомола или кошачью лапу.

Мы познакомились в буфете «Эрмитажа». Обычно питерцы редко бывают в музеях — мы здесь родились и вдоволь находились сюда во время учебы в школе. Но меня заинтересовала выставка театрального костюма, которая перекочевала к нам из Москвы, с Крымского вала. Насмотревшись на бальные платья Наташи Ростовой и декоративное тряпье монахов из фильма по Стругацким «Трудно быть богом», я почувствовала, что проголодалась, и спустилась в буфет. Взяв две половинки крутого яйца с горкой красной икры на каждой, кусочек сыра и плюшку, я поискала глазами свободное место и наткнулась на интересного молодого человека, сидевшего в одиночестве.

— Вы позволите? — спросила я его.

— Да, пожалуйста, — ответил он, делая мне приглашающий жест.

Я начала есть.

Молодой человек внимательно изучал меня некоторое время, потом неожиданно сказал:

— Я вижу, вы разбираетесь в индийских чакрах.

Дело в том, что на мне был надет свитер, который я связала себе сама. Свитер был из гладкой белой шерсти, и только спереди, с левой стороны, я вышила в столбик по всей длине шесть букв санскрита, соответствующие шести чакрам на теле человека. Первая буква была в точности похожа на заглавную «З» и поэтому все, кто меня видел в этом свитере, начинали читать и спотыкались на втором иероглифе. Мне уже надоело отвечать на вопрос о том, что это такое написано, и я всем говорила, что это мое имя на санскрите. Поэтому я мило улыбнулась молодому человеку, сидевшему напротив меня. Мы, естественно, разговорились и вышли из буфета вместе.

С тех пор мы не расставались. Я влюбилась в Бориса до потери пульса. Он познакомил меня с братьями, те сразу стали называть меня джаной, выговаривая первые буквы как английскую «джей». Джана на языке многих кавказских народов означает «дорогая», и мне было очень приятно такое отношение. Борис называл меня зайкой (еще до Киркорова), хотя я была худенькой и черненькой. Борис работал на заводе, в инструментальном цехе, но ко мне приходил всегда чистенький и одетый с иголочки. Я еще училась в университете, когда мы поженились. Мои родители были совсем не против того, чтобы он поселился у нас, в большой четырехкомнатной квартире. Мы съездили в Баку, к нему домой. Родители Бориса, осматривая восторженно мой округлившийся живот, не давали мне ступить шагу и закармливали восточными блюдами. Несмотря на токсикоз, я все ела с аппетитом, купалась в теплом Каспийском море и с удовольствием гуляла по бульвару — бакинской набережной, огибавшей бухту. Я до сих пор уверена, что Хайфа здорово похожа на Баку, а здешние евреи просто близкие родственники тамошних. Наверное, климат и близость моря формируют характер, и я поняла наконец после знакомства с Борисом, почему я с трудом выносила своих бывших поклонников — белесых мальчиков с вялыми эмоциями. Не зря же я унаследовала от прабабки-гречанки иссиня черные волосы. Наверное, она передала мне и свою страсть к знойным мужчинам.