Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое

— Мы собирались в город на выездной концерт филармонии. У меня было два билета.

— У вас?

— Да, у меня. А что? У меня же больше свободного времени, чем у Ояра, я достала эти билеты еще неделю назад. Когда Ояр вчера... больше не пришел... — Теодора всхлипнула, прижала платок к глазам и продолжала не сразу: — И когда ушел автобус... Я порвала билеты и бросила их на землю.

— Почему? Со злости?

— Н-нет... Конечно, я еще ничего не знала... об этой трагедии... Просто я немножко огорчилась... Извините меня... Я и так сдерживаюсь изо всех сил...

Помолчав и упрекая себя за то, что я ничуть не сочувствую горю Теодоры, я спросил как можно деликатнее:

— Еще только один вопрос. Вы уж простите меня. Вы заметили, в котором часу прошел автобус?

— Да, заметила. Я то и дело поглядывала на часы, пока ждала... К перевозу шла той же дорогой, у которой его... потом нашли... У перевоза я была в пять минут четвертого, а автобус ушел двадцать две минуты четвертого... И тогда я вернулась домой. Обратно я шла напрямик по тропинке и через двадцать минут была дома. Я очень спешила, скверная погода была... Выстрела я... я не слышала.

Теперь у нее действительно был такой убитый вид, что продолжать расспросы было неудобно. Я распрощался, решив собрать об этой поселковой красотке исчерпывающую информацию. В голове засели злые, грубые слова Теодоры, которые я услышал, войдя в дом Залюмов. Кому они были адресованы? Уж, конечно, не кому-нибудь из домашних. Без сомнения, это был человек, от которого ей незачем скрывать свою злость и свои слезы. В разговоре со мной Теодора всячески подчеркивала свою близость с Ванадзинем. А я почему-то ничуть не сочувствовал девушке, только что потерявшей любимого человека.

За поворотом дороги я оглянулся: из дома Залюмов меня уже не могли видеть. Держась под прикрытием деревьев и кустов, я вернулся на порядочное расстояние и встал за раскидистой елочкой, одиноко росшей среди берез, — отсюда хорошо просматривались усадьба и дом Залюмов.

Дул студеный осенний ветер. Я поднял воротник пальто и стал ждать, хоть и казался себе смешным на этом наблюдательном пункте. Через некоторое время из дома, находившегося неподалеку от усадьбы Залюмов, вышел какой-то мужчина, но он прошел мимо их двери.

Я замерз. Стоять здесь было, наверно, не только смешно, но и бессмысленно. Конечно, Теодора ждала кого-то, однако долгожданный гость мог и вовсе не явиться. Я посмотрел на часы: больше у меня не было времени, Дамбит давно уж вернулся. Я медленно зашагал к шоссе. И не успел я дойти, как в сторону Залюмов проехал синий «Москвич». За рулем сидел мужчина, и, если зрение меня не обмануло, молодой. Вспыхнул охотничий азарт. Я быстро записал номер машины и кинулся опять под защиту своей елочки. В эту минуту водитель синего «Москвича» вошел в дом Залюмов.

Спустя четверть часа я сидел в натопленной комнате Дамбита и попивал его любимый зеленый чай: младший лейтенант, ожидая меня, заварил его покрепче. Немного согревшись, я спросил, кому принадлежит синий «Москвич» с таким-то номером.

— Иохану Райбачу, — отвечал Дамбит без запинки и сразу помрачнел, произнося это имя.

«Ага, — подумал я, — видно, тебе известно, что Райбач немножко знаком с прекрасной Теодорой!»

— Что это за человек? — спросил я, чтобы не дать Дамбиту уйти в свою немую ревность. Мне уже стали понятны кое-какие странности в поведении младшего лейтенанта.

— Райбач? Несерьезный человек, — пробормотал Дамбит, — пьет, гуляет... Работает в райпотребсоюзе.

Этого с меня пока было достаточно. Я попросил Дамбита рассказать, что ему удалось сегодня выяснить насчет Ошиня.

С тех пор как у Ошиня отобрали права на вождение трактора, он почти не появляется дома. С неделю как устроился в ПМК слесарем. Вчера приезжал на мотоцикле в правление колхоза за расчетом. Затем поехал в магазин, где выпил бутылку пива. Это произошло около двенадцати часов. Дамбит обратил мое внимание на важнейшее, по его мнению, обстоятельство, что выпита была только одна бутылка пива. Как правило, Ошинь с получки брал пол-литра водки, а то и больше, если подбиралась соответствующая компания. Любители выпить крутились у магазина и вчера, некоторые «алкаши» даже настойчиво уговаривали Ошиня «принять для дезинфекции», но он наотрез отказался — после обеда ему надо в полном порядке явиться на новую работу. И уехал... Только не на работу, а домой, где пробыл не более получаса. Жене он тоже сказал, что поедет на работу. И главное: свое ружье Ошинь еще за пять дней до этого якобы отвез в общежитие, где он поселился, — это сказала Дамбиту жена Ошиня. Еще она сообщила, что теперь муж заезжает домой только раз или два в неделю, не чаще — до мотоколонны, говорит, далеко, каждый день мотоцикл гонять — сколько бензину изведешь. Но соседи, с которыми беседовал Дамбит, говорят, что дело тут не в бензине — у Ошиня что-то не ладится семейная жизнь. Жена еще недавно жаловалась, что за последнее время ей совсем не стало житья.

— Это правда, что он бьет жену? — спросил я.

— Насчет физического воздействия ничего конкретно не известно, — отвечал младший лейтенант, — на это жена не указывала. Люди, правда, говорят, что подобный инцидент однажды имел место. Но это к делу не относится. Я считаю, что Ошинь вчера приехал домой неспроста — ведь ничего конкретно ему дома не было нужно. Что касается работы, то там Ошинь появился только вечером, к тому же пьяный. И главное: привез с собой ружье — значит, с тех пор, как он увез его из дома, ружье в течение пяти дней находилось не в общежитии, а в неизвестном месте. Поздно вечером Ошинь с другими собутыльниками организовал пьянку, после чего все стреляли из ружья Ошиня по кепке, которую подбрасывали в воздух.

На этом Дамбит закончил свое сообщение. Я посмотрел на его румяное, торжествующее лицо и чуточку позавидовал этой убежденности человека, ни на секунду не усомнившегося, на верном ли он пути. Я даже поймал себя на одной пристрастной мысли: мне бы не хотелось, чтобы Ошинь оказался убийцей и таким образом восторжествовала бы версия младшего лейтенанта.

Чувствуя себя из-за этого виноватым перед Дамбитом, я был с ним преувеличенно любезен, и он, конечно, это использовал: чем больше я расшаркивался перед ним, тем заметнее разрасталось его самомнение. Вскоре он уже стал поучать меня, как надо раскрывать преступления и ловить преступников. Я терпеливо слушал его поучения, наконец спросил:

— Ваши рассуждения заслуживают кое-какого внимания, но в целом они не вполне убедительны. Мог ли — и как — вчера Ошинь узнать, что Ванадзинь едет в город и что он пойдет как раз по той дороге? До тех пор, пока на эти вопросы нет утвердительного ответа, мы не можем выдвинуть никаких обвинений против Ошиня.