Майнет Уолтерс - Разрушитель

— Черт, настоящая задница! Почему не быть честным хоть один раз в жизни? Ты до одури перепугался, что, если у них будут улики, доказывающие, что ты совершаешь половые акты с несовершеннолетними, то они без проблем повесят изнасилование на тебя.

— Но это же было не по-настоящему.

— По-настоящему ты выбросил их. Ты идиот, друг.

— Почему?

— Потому что, можно поклясться, твой толстозадый денежный мешок Уильям, в этом не может быть сомнений, упомянул о фотографиях. Уверен! Сейчас это дерьмо может только удивляться, почему никак не найти их.

— Ну и что?

— Они знают, что ты ожидал их прихода.

— Ну и что?

Бриджес задумчиво посмотрел на него, облизывая края косячка:

— Посмотрим на все с их точки зрения. С какой стати ты бы стал ждать их визита, если бы не знал, что они нашли тело и это тело Кейт?

— Можно пойти в бар, — Ингрем закрыл на замок «Мисс Кринт» в трейлере своего джипа, — или поужинаем у меня дома. — Он посмотрел на часы. — Сейчас половина десятого, в это время в баре веселье в полном разгаре, трудно будет получить что-нибудь поесть.

Он начал снимать водонепроницаемую одежду, с которой все еще струилась вода, набравшаяся при погружении в море на дно эллинга, когда он подводил «Мисс Кринт» к трейлеру, а Гелбрайт работал с лебедкой.

— А с другой стороны, — Ингрем усмехнулся, — дома можно обсохнуть, там тишина и прекрасный вид.

— Я правильно понял: тебе больше хочется домой? — Гелбрайт зевнул, снимая болотные сапоги. Он перевернул их, чтобы вылить воду.

— В холодильнике пиво, можно приготовить на решетке свежего морского окуня, если тебе интересно.

— Насколько свежего?

— Все еще живой, с вечера понедельника, — улыбнулся Ингрем, доставая сухие брюки из джипа. — Можешь переодеться на станции спасательной службы.

— Здорово, — Гелбрайт побрел в носках к зданию, где хранилась спасательная лодка Суанеджа, — и мне интересно, — бросил он через плечо.

Коттедж Ингрема представлял собой крошечное строение с двумя комнатами внизу, двумя наверху, из задней части которого открывался вид на скалу Сикомб с окружающими ее просторами, хотя две комнаты внизу были объединены в одну, с лестницей посередине и кухней. Дом холостяка. Гелбрайт осматривал все с одобрением. Очень часто в эти дни он чувствовал, что еще не готов к радостям отцовства.

— Завидую тебе, — вздохнул он, наклоняясь, чтобы изучить тщательно выполненную копию «Катти Сарк» в бутылке на каминной доске. — Сам сделал?

Ингрем кивнул.

— Такое не продержалось бы и полчаса в моем доме. Все ценное было сметено, как только сын получил свой первый футбольный мяч. — Гелбрайт усмехнулся. — Он постоянно твердит мне, что собирается сделать состояние, играя за команду «Мен юнайтид», но мне этого не понять.

— Сколько ему лет?

— Семь. Его сестре пять.

Констебль достал из холодильника морского окуня, бросил банку пива Гелбрайту и открыл банку для себя.

— А я люблю ребятишек, — признался он, со знанием дела колдуя над рыбой. Его движения были быстрыми и точными. — Беда в том, что я никак не могу найти женщину, которая задержалась бы здесь достаточно долго, чтобы подарить мне их.

Гелбрайт вспомнил: ведь Стивен Хардинг рассказывал, как вечером в понедельник Ингрем крутился около женщины с лошадью, и ему стало интересно, может, это и есть та самая правильная женщина, которая не задержалась достаточно долго?

— Такой парень, как ты, везде добьется успеха, — сказал он, наблюдая, как Ингрем достает с подоконника из пучка зелени шнитт-лук и базилик, мелко крошит и посыпает травками морского окуня. — Так что же удерживает тебя здесь?

— Хочешь узнать что, кроме свежего воздуха и прекрасного вида?

— Да.

Ингрем перевернул рыбу и стал мыть молодой картофель.

— Прекрасный вид, чистый воздух, лодка, рыбалка, удовольствие.

— А как же честолюбие? Ты не испытываешь разочарования? Не ощущаешь, что топчешься на одном месте?

— Иногда. Тогда вспоминаю, как ненавидел крысиную возню, когда сам был там, разочарование мгновенно проходит. — Он посмотрел на Гелбрайта с уничтожающей улыбкой. — Я проработал пять лет в страховой компании, прежде чем стал полицейским. Ненавидел каждую минуту пребывания там. Не верил в предлагаемый продукт, но единственный способ выжить заключался в том, чтобы продавать по возможности больше, что сводило меня с ума. Однажды в уикэнд я глубоко задумался над тем, что же я хочу получить от жизни, и уже в понедельник уволился.

Он налил в кастрюлю воды и поставил на газ.

Инспектор угрюмо задумался о своих страховом и пенсионном полисах.

— А что неправильно в страховании?

— Все.

Ингрем жадно отпил пива.

— До тех пор, пока тебе нужен полис… до тех пор, пока ты понимаешь условия полиса… до тех пор, пока ты можешь продолжать выплачивать взносы… до тех пор, пока ты читаешь строки, написанные мелким шрифтом… Полис такой же товар, как и все остальные. Покупатель, берегись.

— Ты начинаешь беспокоить меня.

Ингрем усмехнулся:

— Если тебя утешит, у меня такое же отношение и к лотерейным билетам.

Гриффитс заснула, не снимая одежды, в свободной комнате, но внезапно проснулась, вздрагивая от того, что Ханна начала плакать в соседней комнате. Она выпрыгнула из постели, сердце колотилось как сумасшедшее, и встретилась лицом к лицу с Уильямом Самнером — тот выскальзывал из дверей детской комнаты.

— Чем вы здесь занимаетесь, черт возьми? — зло потребовала она ответа. — Вам было сказано не входить туда.

— Думал, она спит, мне захотелось взглянуть на нее.

— Мы же договорились, что вы не должны входить туда.

— Вы, может, и да, а я нет. Вы не имеете права останавливать меня. Это мой дом, это моя дочь.

— Я бы не рассчитывала на это, будь я на вашем месте, — вырвалось у Гриффитс.

Она уже была готова добавить: «Ваши права второстепенны по сравнению с правами Ханны сейчас».

Он не дал возможности ей сделать это. Самнер сжал ее руки своими пальцами как стальными обручами и пристально уставился в лицо блюстительнице порядка с открытой неприязнью.

— С кем вы разговариваете? — угрожающе прошипел он.

Сандра Гриффитс ничего не ответила. Просто освободилась от цепких пальцев, ударив его по запястьям. Он, подавляя рыдания, побрел прочь по коридору. Но должно было пройти какое-то время, прежде чем она поняла, что скрывалось в его вопросе.

Это объяснило бы многое, подумала она, если бы Ханна не была ребенком.

Гелбрайт положил нож и вилку возле тарелки, удовлетворенно вздыхая. Они сидели в одних рубашках в небольшом крытом дворике рядом с коттеджем около сучковатой старой сливы, источающей аромат созревающих плодов. Между ними на столе шипел штормовой фонарь, отбрасывая крути света на стену дома и газон. На горизонте по небу над поверхностью моря плыли облака, посеребренные луной, подобные легкой пелене, гонимой ветром.