Игорь Христофоров - Страх

- Интер-ресное кино!

Ноги сами приподняли Тулаева над стулом. Наклонившись к экрану, он сощурил глаза и все-таки разглядел, что стоящая на втором плане женщина в бежевой куртке-ветровке вынимала кошелек из сумочки у какой-то сонной, явно желающей перейти дорогу, чтобы попасть домой, мамаши.

Палец отмотал пленку на пять секунд назад, опять включил прошлое. Теперь уже Тулаев не вел взглядом справа налево, а жестко удерживал в себе только эту женщину. Вот ее еще не видно... Стоп, нет, видна рука!.. Да-да, это явно ее рука!.. Она проводит чем-то по кожаной сумочке, оставляя темный ровный след, потом чья-то рубашка заслоняет руку, а позже...

- Точно! Вытянула! - восхитился Тулаев.

Самым смешным было, что камера четко засняла ее лицо.

Волевое лицо под шикарной копной волос. Бухгалтер коммерческого банка, а не воровка.

Полюбовавшись на стоп-кадр, который мог дать только его родной четырехголовочный видеомагнитофон, Тулаев снова оживил экран.

Камера ушла влево, где ничего интересного не было. Воровка на время исчезла, чтобы на обратном движении камеры вернуться в экран.

- Во дает! - не сдержался Тулаев.

Протискиваясь из толпы, как айсберг сквозь ледышки полыньи, воровка сделала шаг влево, к маленькому, болезненного вида мужчине в старомодной рубашке с накладными карманами, молниеносным движением нырнула пальцами ему в правый карман, одновременно пнув его в спину, рванулась в сторону и исчезла из камеры. Мужичок внимательно посмотрел на их сторону дороги и как-то понуро пошел прочь. Наверное, он отчаялся попасть домой, хотя именно в это время ему уже нужно было там находиться.

Телефонный звонок оборвал восторг Тулаева.

- Слушаю, - прижал он трубку к уху, а сам начал

перекручивать пленку назад.

Она была интереснее боевика.

- Ты меня искал, Саша? - голосом Межинского спросила

трубка.

- Так точно. Я звонил много раз. Из Бутырки, из экспертизы

и... - про Останкино почему-то говорить не хотелось.

- Я занят был. На самом верху, - туманно пояснил

Межинский. - У тебя что-нибудь есть?

- Конечно. По объекту в Бутырках есть кое-что, по

экспертизе...

- Хорошо. По Бутырке: очень серьезно или психоз?

- Трудно сказать, - опустил руку с пультом Тулаев.

Скорее второе, чем первое. Но кое-что я бы хотел проверить, переговорив с братом его соседа по камере.

- Ладно. Это спланируй на вечер. А в обед одно дело есть. В

восемь ноль-ноль у меня. Дам инструкции.

- Ясно, - вместо "есть" ответил Тулаев и, поймав

торопливое "До свидания", услышал гудки в трубке.

Слева в кухне что-то изменилось. Тулаев повернул туда голову

и удивленно увидел Прошку. Обычно после такого ужина он

спал, а тут почему-то пришел на кухню, сел и с интересом

смотрел на стоп-кадр с воровкой. Может, кот понял что-то

важное, еще не дошедшее до Тулаева, и теперь молча ждал,

поймет ли это его хозяин?

15

С самой зимы к капитану милиции Олегу Евсееву приклеилась кличка Ухо. Для старшего эксперта отдела фоноскопических экспертиз Экспертно-криминалистической службы МВД (во должность - прямо трижды эксперт!) это было в общем-то совсем неплохое прозвище. Все-таки работа необычная: весь день сидеть в наушниках и слушать чьи-то аудиозаписи, чтобы потом доказать, преступнику принадлежал голос или нет.

Да только прозвище появилось вовсе не от нежданно прорезавшегося острого слуха (он и так считался у Евсеева острым), а оттого, что в конце февраля он отморозил левое ухо. Правое почему-то не поддержало своего близнеца, и за два часа поцелуев на морозе у подъезда его девушки пришлось расплачиваться одному левому. Сначала оно стало белым, потом сизо-синим, а затем таким пунцовым, что от него можно было прикуривать. Двое суток Евсеев протемпературил, одновременно спасая драгоценное ухо всеми известными медицинскими и народными способами, и оно ответило благодарностью, так и не отвалившись от его глупой головы. Только теперь у него появилась странная особенность: ухо чувствовало приближение холодного и даже просто прохладного воздуха за трое-четверо суток. Сначала Евсеев ощущал легкое покалывание в мочке, а где-то за сутки до прихода свежих воздушных масс в центр европейской равнины иголки вспарывали уже все ухо. Было неприятно, но интересно. Дважды Евсеев, прослушав неточный прогноз по телеку, спорил на бутылку водки, что все будет не так, как обещали во "Времени", дважды выигрывал, и спорить с ним перестали.

- Жара-то еще долго продлится? - обмахиваясь газеткой, спросила у Евсеева полненькая Ниночка, просто эксперт и тайно влюбленная в него девица тридцати с небольшим лет.

- Чего? - отлепил он от правого уха черное блюдце гарнитуры.

- Жара, говорю, когда кончится?

Евсеев вслушался в свои ощущения. Ухо молчало, как студент-двоешник на экзамене.

- Не скоро. В ближайшие три дня продолжай потеть, - радостно сообщил он и утеплил правый бок головы наушником.

- Ужас какой-то! - возмутилась Ниночка.

В узкой комнате-пенале, собственно, и составлявшей отдел, она сидала самой крайней к окну. Остальные - вдоль стола, за мониторами по мере удаления от доменной печи, дышащей с улицы, чувствовали себя покомфортнее. Особенно старший эксперт Евсеев, сидящий крайним.

- Так невозможно работать!

Она пнула от себя клавиатуру, бросила на нее наушники, прогрохотала стулом со звуком лесопилки и, тяжело шлепая, вышла из комнаты.

- Ухо, чайник закипел! - напомнил сосед Евсеева справа, тоже старший эксперт, но пока лишь старлей милиции, высокий парень с вечно нестриженой хиппежной шевелюрой.

- Ага, я щас, - отозвался Евсеев.

Он и сам уже слышал недовольный гул чайника, но въевшаяся в кровь привычка - не бросать работу на полпути - не отпускала его от монитора. А на его выгнутом четырнадцатидюймовом экране под длинной, похожей на обглоданный скелет селедки, сигналограммой наконец-то высветились цифры 139,80. Это был измеренный в герцах средний тон голоса, который он с утра начал анализировать. Ниже новой цифры стояли еще две другие: 121.00 154.00.

Это теми же герцами измеренные периоды основного тона. Голос превращался в цифры. Звук становился числом. Впервые узнав о таких метаморфозах в школе, Олег Евсеев ощутил душевный трепет. Он оказался настолько сильным, что привел его в военное училище связи, а уже оттуда - в отдел фоноскопических экспертиз в огромное здание на тихой улице Расплетина. Трепет со временем ушел, интерес остался, хотя и он понемногу стирался о монотонные будни "слухача". Пленок на анализ поступало все больше, бандитский мат-перемат в них становился все изощреннее, и Евсеев иногда с жалостью поглядывал на Ниночку, которой приходилось ежедневно по нескольку часов подряд выслушивать грязную ругань.