Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)

Миниатюрное тельце Элги оказалось удивительно плотным, весомым и молодым. Безупречная кожа оставалась молочно-белой, даже когда я ее обрабатывала березовым и дубовым вениками и проходила по бедрышкам и лопаткам шерстяной грубой рукавицей. Янтарные глаза ее становились дымными, крепкие, похожие на яблочки, грудки твердели, она постанывала и восклицала:

- О! Это сексуально!

Медно-рыжие волосы шлемом облепляли головку, во всех остальных местах они были того же неповторимо пламенного цвета, и я убедилась еще раз, что волосы Элга не красит. Все естественное, включая смешные чуть заметные веснушки на плечах.

Когда мы, разомлев, закутавшись в простынки, передыхали в предбаннике, попивая квас и покуривая, Элга внимательно оглядела меня и вдруг серьезно сказала:

- Вам предстоит первая официальная брачная ночь. Не думаю, что вы узнаете какие-то новые новости... Но это действительно интересно?

- А вы разве не знаете? - оторопела я.

- Нет. - Она выпустила струйку дыма и решительно рассекла ее пальцем. - У меня никогда не было мужчины. Ни разу.

- Почему? Что-нибудь не то с аппаратурой?

- О, анатомически я всегда готова... - усмехнулась она. - Это нелепая, старая и очень печальная история. У меня тоже был человек, который сказал мне. "Эс теве милю!", что по-латышски означает "Я тебя люблю!". Мне было семнадцать, ему - почти тридцать. Его звали Янис Закис, что означает "Зайцев, Зайчик"... Он был хороший художник, имел два метра и четыре сантиметра высоты, носил кроссовки сорок седьмого размера, мог выпить бочку пива и зимой принимал участие в чемпионате по лыжам. Летом он гонял на яхте. У него была хорошая яхта на Рижском взморье, в яхт-клубе на речке Лиелупе. Он мне читал Лорку в подлиннике, на испанском, Рильке на дойче шпрахе... И сходил с ума от Модильяни. Я смотрела на него как на бога, и мне казалось, что я его тоже очень люблю. Единственное, что меня отталкивало, был его запах. От него пахло зверем. Немытой шерстью и потом. Хотя он мылся несколько раз в течение дня. Потом-то я узнала, что это просто запах мужика, Но мне было семнадцать, и, что почти невероятно, я ни разу еще ни с кем даже не целовалась. Я всегда была слишком маленькая, а тогда слишком походила на ребенка. И вот как-то он решил, что пора просвещать меня, и приступил к делу... На яхте мы были вдвоем, нам никто не мог помешать. Он сопел, пыхтел, что-то бормотал и раздевал меня. И я не сопротивлялась, просто оцепенела, как кролик перед змеей. А потом он разделся сам... Я смертельно испугалась. Раз и навсегда. Разве это и есть любовь? Когда кто-то должен заталкивать в мое нежное крохотное тело что-то громадное, торчащее, как полено, опасное, твердое, совершенно омерзительного цвета, лоснящееся и вздутое? И все это должно войти в мою плоть, разорвать и пропилить ее? В общем, сделать больно? Нет, это же просто во мне не поместится! Я заплакала, закричала и прыгнула за борт Догонять он меня не стал. Просто хохотал и ругался. Мне его было страшно и стыдно видеть, ну, а через неделю я узнала, что он катает одну из девчонок из нашей гимназии имени Яниса Фабрициуса... Из тех, которых ничем не испугаешь.

- И это все?

- Нет. Когда мне было лет двадцать, я произвела еще одну попытку Он был немец, очень вежливый, тихий и всего лишь чуть-чуть выше меня. Масштабно я была уже перепугана и тщательно подбирала что-то близкое к собственным габаритам. Чтобы не испытывать ужаса, я очень сильно напилась Но он оказался джентльменом, ничего не понял и так и не решился воспользоваться моей не очень романтичной слабостью. Больше я не экспериментировала.

- Как же вы обходитесь?

- О, у меня богатое воображение... - засмеялась она. - Я не очень понимаю, почему я с вами откровенна. Это не имеет логики. Может быть, я вам просто немножко завидую? Меня волнует совершенно другое - что вы намерены делать со мной?

- В каком смысле?

- В смысле службы, работы, моего дальнейшего присутствия. У меня довольно странное положение. Официально - я никто. Шесть лет назад Нина Викентьевна подписала со мной довольно туманное соглашение, такой контракт, по которому я должна была исполнять функции как бы особо доверенной секретарши, исполнять ее приватные поручения, сопровождать в поездках... Если быть совершенно честной, в моих услугах она не особенно нуждалась. Полагаю, что ей было просто скучно и ей был нужен человек, с которым можно просто поболтать, не боясь, что эта информация пойдет дальше Допускаю, что ей нужен был такой точильный камень...

- Оселок?

- О да! На котором бы она оттачивала и шлифовала те комбинации, которые задумывала. Но ее больше нет. Срок нашего контракта истек года два назад Теперь у вас официальный статус, вы - жена! И если вы меня пошлете ко всем чертям, я не обижусь... Но я должна знать!

- А какая разница, с кем вы там что-то когда-то подписывали? подумав, сказала я. - Теперь я ведь тоже - Туманская!

- Вы же неглупы, Лизавета. И прекрасно осознаете, что я никогда не смогу относиться к вам как к ней...

- Ну и плевать! - сказала я. - Нам же не в койке кувыркаться, а дело делать. А я еще со всех сторон - хромая! Так что мне без такого костыля, как вы, не обойтись! И нечего выпендриваться... На этом ставим точку, Элга Карловна! Я вас помыла и облизала, как родную... Теперь вы просто обязаны тяпнуть за мое здоровье и пожелать как успехов в труде, так и счастья в личной жизни... Как ни крутите, а у меня все ж таки свадьба!

Она моего веселья не приняла, посмотрела как-то странно и сказала угрюмо:

- Вы не очень-то доверяйте Симону... Не все ему отдавайте, оставляйте хоть чуть-чуть для себя.

- Она.. оставляла?

- Конечно.

- И он это знал?

- Конечно.

- Как же так? Муж и жена - одна сатана...

- Далеко не одна, - сказала Элга. - Есть логика интима и логика дела... И в вашем случае это особенно ясно. Вы хотя бы приблизительно представляете, что он задумал? К чему идет?

- Нет.

- Вот видите...

Приблизительно об этом уже глубокой ночью мне сказала и Гаша. Первой брачной ночи у нас не получалось, потому что уложить нас с Сим-Симом отдельно ото всех было просто негде. Детей стащили в одну из комнат, мужчины улеглись вповалку в "зале", жен-шины попритыкались кто где, а Элгу, Чичерюкина и охранников вообще раскассировали по соседским избам.

Я, конечно, крепко поддала, но хмель меня не брал, и я не могла заснуть и словно бы все еще куда-то бежала. Оделась потеплее и вышла из избы. Деревня лежала темная и тихая, где-то поодаль перебрехивались собаки. Небо очистилось, и черный купол его переливался и мерцал крупными звездами, которые отражались в темной воде проруби. В оконце баньки тускло светилось, и я заглянула туда.

Гаша уже вышоркала предбанник, стенки и лавки были сухими, а она сидела за столом и готовилась к гаданию. На столе лежало деревянное распятие, догорала толстая свечка из белого воска, а в глиняную миску была налита ключевая вода, в которой истаивали льдинки. Гаша, простоволосая, в теплой кацавейке на козьем меху поверх кофты, листала молитвенник, заглядывая в желтые трухлявые страницы сквозь сильные очки. Весь день я больше всего боялась, что она начнет выговаривать мне за Гришуньку, но как раз этого и не случилось. Однако она все время держалась как бы чуть в стороне и все основные хлопоты оставила Ефиму и даже набежавшим соседкам.