Дарья Истомина - Леди-босс (Леди-бомж - 2)

Он играл на мне, как ударник на барабанах, лупил молоточком, тыкал пальцем в точки по всему телу, и я дергалась, как припадочная.

Я впала в трепливое состояние и, когда они начали снимать энцефалограмму, не удержалась от вопроса:

- Ну и на кого я похожа, доктор? Прекрасная девица в объятиях осьминога?

- Заметь, у нее словесный понос, - сказал он сестре, покосившись на меня.

Я обиделась и замолчала. Он взял в руки полотнище с путаницей линий от самописцев, и они начали перешептываться.

Потом присоски отлепили, на голову нахлобучили металлический шлем величиной с тыкву, включили его и уставились на экран монитора, где дергалось и пульсировало что-то серое и живое.

Что-то там жутко заинтересовало Авербаха.

- Я буду жить, доктор? - не выдержала я.

- Жить? На вас пахать можно, мадам... Наверное, у него был такой стиль обращения хамский, хотя глаза удивительно мягкие, обволакивающие, словно затягивали тебя в бездонную глубину. От сухих рук исходил ток ласкового тепла, а от всего его облика - грубовато-нежное, самцовое. И я подумала: наверное, пациенток он в себя втрескивает в две минуты.

- Пусть он тебе справку выпишет, Лизавета! - громко сказала Гаша, настороженно светившая из угла глазками. - Юридическую... Что, мол, так и так. Ты не псих, а вполне нормальная. Покуда тебя в какой-нибудь дурдом не упекли!

Авербах уставился на Гашу с большим интересом.

- Ого! Вот это бабулечка! Ах какая бабулечка!.. Подушечка эта с травками, сенцом... ваша работа? - помял он хрустевшую подушку под моей головой. - Слыхал! А видеть - не доводилось.

- "Сонная" подушка... - пояснила Гаша.

- На метле не летаете?

- Крещеная я, милок. Не полагается.

- А боль снять можете? Головную? Или зубы заговорить?

- Я по другому профилю, - осмелела Гаша. - Кишечным потрохам. И мадамским делам. А зубы - это ты мне заговариваешь! Пиши справку.

- Рад бы, но не могу. Не имею права на такое заключение - что кто-то нормальный. Нормальных на этом свете не бывает. У каждого свой бзик. Норма понятие статистическое. Вот вы как считаете: вы в норме?

- А ты?

- И не надеюсь.

- Жулик он, Лизавета! - твердо сказала Гаша. - И все они тут жулики! Как начнут обдирать, все карманы вывернешь. И будешь ходить в придурках до скончания века. Докажут, что ты не в себе, и ничего не сделаешь.

- Гаша... Гаша... - попробовала я ее урезонить.

- Сто лет Гаша! - Она встала. - Опять тебе яму роют. А может, уже вырыли. Нехорошо в этом дому. И кругом тебя муть и крутеж. Была б ты голая - выкрутились бы. А ты ж барыня теперь, хозяйка, при деньге... Глаза промой, они ж уже присосалися! А ты уши развесила!

Гаша в сердцах плюнула и ушла.

- Любит вас? - спросил Авербах.

- Няня же. До сих пор - няня! Между прочим, ваши услуги - валютные? Кто платит?

Авербах почесал макушку озадаченно и посмотрел на сестру.

- А этот самый... Который нас привез.

Это я и без них знала...

Потом он держал меня за руку, а я выкладывала все на свете: про зеркальные осколки и что помню, чего нет. Наверное, он что-то со мной гипнотически делал, потому что мне становилось очень тепло, уютно и покойно. Что-то он такое в меня перекачивал, из глаз в глаза. И казался почти таким же родным, как Панкратыч или Сим-Сим. Я его совершенно не боялась. И не стеснялась ни капельки. Я ему даже про ребеночка сказала. Который у меня будет.

Потом они ушли. Задернули шторы и сказали, чтобы я отдыхала.

Но расслабона не вышло, в спальню сунул нос Чичерюкин. Он был отполирован, отмыт, в хорошем костюме, крахмалке, с галстуком.

- Как ты?

- В цветах, как в гробу. Видите?

Он уставился на букет на столике. Тот был еще в целлофановой завертке, с лентой.

Я хотела взять цветы, но он отвел мою руку:

- Пахнет как-то не так. И видишь - блестит что-то... Как маслом намазано.

- Ну это понятно: везли-то небось из какой-нибудь Колумбии. Обыкновенный консервант.

- Знаем мы эти... консерванты!

Я глазом моргнуть не успела, как Чичерюкин переломил через коленку букет, сминая соцветия, и затолкал его в мусорную корзину возле дверей.

- Зачем?! - Мне было жалко букета.

- Кивелиди, наверное, тоже хотел спросить "Зачем?". Да не успел.

Я с трудом вспомнила, про что он. Про московского банкира, которого кто-то отравил солями таллия, подсыпав яд в трубку телефонного аппарата, стоявшего на его столе. Они как-то трепались про это с Сим-Симом.

Михайлыч сунул нос в сундучок с шоколадками.

- Трогала? Не успела? Слава богу!

Он зафуговал коробку под кровать, почесал нос:

- На анализ придется... Проверим!

- Вы бы свою черепушку проверили! - посоветовала я. - Пока они аппаратуру не утащили и пока здесь этот Кашпировский на пару с Джуной.

- Вот получишь по мозгам по всей программе, может, хоть тогда дойдет. Учти, у него уже собственная охрана. Я их не знаю. Главное - не заводись. Просто слушай... Я кабинет Семеныча с пульта тоже на прослушку подключил, на запись. Если что...

В дверях маячила Элга.

- Рекомендую - никаких мехов! - затараторила она. - Все из английской коллекции "Деловая леди". Каблук - низкий. На голове - чалма. Низка черного жемчуга. И не забывайте, Лиз, вы еще не имеете твердости после нервного потрясения. Стиль - трепетная лань. Платок в сумочке, возможно, понадобится скорбная слеза. И как можно искреннее - совершенно тупое непонимание. Вы ничего не подозреваете! Красная Шапочка в гостях у бабушки...

- Господи, и вы туда же, Карловна?!

- Я уже давно "там", - посерьезнела она. Янтари ее были блекло-желтыми, рот - в злом оскале, она была как рыже-огненная рысь. Этот богдыхан уже объявил мне, что я могу подыскивать другую работу. Так что, если вы оторвете ему яйца, я не буду иметь возражений.

- Видишь, он уже и тут хозяин... Торопится! - сказал Михайлыч.

Только сейчас до меня стало доходить, что Чичерюкин прав в своих подозрениях.

Минут через двадцать, засупоненная, придав своей бледной морде золотисто-смуглый оттенок, обработав реснички и бровки, кинув блики теней на веки, накрасив сливовой помадой с блеском губы, напялив темно-лиловый сюртучок и прямую юбку пониже колен и нахлобучив на лысину чалму, я понесла себя в кабинет Туманского.

В предбаннике наш Костик и незнакомый охранник играли в шашки. Охранник вскочил, уточнил, кто я такая, отворил дверь в кабинет и осведомился, примет ли меня Кен. Костик чуть заметно подмигнул мне.

Такие, значит, дела: в кабинет Сим-Сима я без спроса войти уже не могла.

Кен поднялся из-за письменного стола и надел пиджак. До этого он был в рубашке и подтяжках. В камине горели дрова, люстра и все бра были включены, в кабинете было ослепительно светло, чего Сим-Сим не выносил.

Психиатр (или психотерапевт?) Авербах сидел, вытянув ноги в кресле близ столика на колесиках, и смаковал коньячок Туманского. Он тоже встал и дождался, пока я плюхнулась в кресло близ стола.