Дарья Истомина - Леди-босс (Леди-бомж - 2)

Попала точно, в самое больное. Он даже щекой дернул. Но тут же улыбнулся:

- Как это говорится? Пути орла в небе, на скале и к сердцу женщины неведомы... Лучше обратимся к вам, Лизавета. Вам кажется - это легко? Не просто присутствовать и обозначать фамильное участие в делах, а просчитывать, думать, решать? Сим-Сим вас, конечно, натаскивал, но всерьез вы ничего не знаете. И пока будете узнавать - вас просто сметут. Раздавят. Пожуют и выплюнут.

- Но она-то - могла? Сама мела будь здоров! Давила, жевала и поплевывала!

- Бросьте! Таких, как Нина, одна на миллион... Раз в сто лет рождаются! Исключение, которое лишь подчеркивает правило.

- Вы считаете, я дура?

- Вы женщина. Что в принципе одно и то же. - Он перевел дух. - Одной вам не вытянуть. Без меня.

- Вы мне предлагаете руку и сердце, Тимур Хакимович? - хохотнула я.

- Не юродствуйте, Лиза, - поморщился он. - Я просто не могу допустить, чтобы все то, чем я жил, кошке под хвост! Я вам предлагаю мои мозги, мой опыт, мои связи, в конце концов! Да и мое имя кое-что значит. Там, куда вас и близко не подпустят, что бы вы из себя ни изображали и как ни старались... Никто вас не знает, Лиза. Вообще кто вы? Провинциальная аферисточка, с сомнительным прошлым, удачно, как вы сами изволили выражаться, запрыгнувшая в нужную койку в нужный момент... Ну и радуйтесь жизни! Тем более есть на что! А будет еще больше! Куда вы лезете-то? Во имя чего?

- Ну вы прямо отец родной! Прямо папашечка... - съязвила я.

- Зачем вы так? - Он оскорбленно пожал плечами, поднялся и подкинул пару чурбаков в камин. Его очки багрово блеснули.

- Это вы его убили, Кен? - спросила я. Его лицо застыло и стало каким-то сонным.

- Или, как это называется, "заказали"?

- По-моему, вам обоим надо обратиться к услугам Авербаха! Благо он еще здесь, - сказал он зло.

- Кому еще?

- Кузьме Михайлычу... Бред какой-то! Какой-то мой звонок! Какому-то водиле! Это не просто нелепо - это оскорбительно! Я понятия не имею, как Семен прокручивал свои делишки и с кем контачил! Не там ищете, милая, не там! Впрочем, я понимаю ваше состояние, какие-то странности! Не каждая перенесла бы все это так стоически.

- Пожалел волк кобылу... - начала я.

В этот момент в кабинет вошел Чичерюкин. На вытянутых руках он почтительно нес меховое пальто Кена. Только что ножкой не шаркнул, подойдя к нему.

- Медицина уже упаковалась, Тимур Хакимович. Да и вам, кажется, пора? Путь неблизкий, темень и все такое...

Кен молча надел пальто. Сунул в карман сигареты и зажигалку. Плеснул в стакан вина, посмаковал. Угрюмо взглянул на Чичерюкина.

- Да-а. Прошляпили вы Туманского! Не стыдно? Чего уж теперь-то? Задним числом?

- Числа, они и есть числа, - ответствовал Чичерюкин не без печали. Задние ли, передние... Где тьма-тьмущая, а где, может, еще свет пробьется? В предбудущей действительности?

- Ну-ну. Желаю успехов, - сказал Кен. - Вам, Лизавета Юрьевна, также. Во имя продолжения рода.

- За цветочки спасибо. И за конфетки...

- Не стоит благодарности!

Он окинул взглядом кабинет и вздохнул:

- М-да... Сколько тут говорено, думано, выпито! Пожалуй, мне тут уже не бывать?

- Думаю, нет смысла, - сказала я.

- Выходит - война?

- А почему бы и нет?

- Напрасно. Ох как напрасно!..

Он покачал головой, поправил свадебное фото на камине. И, шаркая по-старчески ногами, пошел из кабинета.

Когда пнул дверь в предбанник, я поняла, что там что-то произошло. Так и есть. Его охранник стоял лицом к стене, его удерживал за плечи наш Костик, с красной, как бурак, обозленной физией. Похоже, пришлый бобик пытался не пустить Чичерюкина в кабинет.

- Нас здесь не поняли, Митя... - сказал ему Кен.

Костик пошел их провожать.

Мы с Чичерюкиным наблюдали из окна, как они убирались с территории. Впереди микроавтобус, за ним черный "бьюик" Кена. Вечер был по-весеннему сиреневым и прозрачным. Красные огни стоп-сигналов тревожно светили, удаляясь.

Я только теперь поняла, чего мне стоил весь этот спектакль. Я была мокрая, как мышь, и чувствовала, как холодный пот струйками течет между лопаток.

- Как прослушка? Все слышали? - спросила я Михайлыча.

- Симфония!..

- Это он Сим-Сима... Это - он, - через силу выговорила я.

- Думаю, это только начало.

- Он, оказывается, такой страшный!

- Обиженные всегда такие. А ты еще и добавила. Плюнула, можно сказать, в протянутую руку. Не поняла, значит.

- А может быть, стоило понять, а? Жила бы себе припеваючи. Дивиденд стригла. Бирюльками обвесилась. Зимой бы в Австралию укатывала, когда там жарынь. На кенгуру смотреть, акул на Большом рифе подводно бить. Или куда-нибудь в Кению бегемотов кормить. Или на карнавал в Рио сиськами трясти. А то в Париж! Я же в этом занюханном Париже не бывала. Элга носом поводит, мол, все там в собачьем дерьме, а мне бы на той Пляс Пигали хотя бы разок дермецо нюхнуть! Чем я хуже Викентьевны?

Я порола эту ерундовину, заводясь все пуще и пуще. Я хорошо себя знала. Мне всегда хотелось туда, куда ходу нет. Чем непрошибаемей стена, тем мощнее мой напор. Уж, кажется, рога обломаны, но - башкой вперед. И куда кривая вывезет.

Послать бы в задницу этого Главного Кукольника, сорваться с его поводков, чтобы точно знать: что бы ни случилось, это по моей воле, по моему хотению. Хоть мордой об стол, но сама!

Словом, после Кена я была на пределе. А тут еще и Гаша добавила. Михайлычу не очень понравилось, что я, как натянутая струна, вот-вот лопну, и он унес ноги. Я выключила освещение в кабинете, чтобы не резало будто песком засыпанные глаза, и села в кресло Сим-Сима. Под столом ногой наткнулась на игрушку Гришуньки - японского электронного робота. Видно, он его оставил, когда они в последний раз тут играли с Туманским.

Робот был беспощадно ободран, от него остался только металлопластмассовый скелетик. Я включила его. Оказалось, он все-таки работал. Скрежеща, робот пошагал по столешнице, ворочая башкой со светящимися глазами, вращая колесиками внутри прозрачного тулова и "паля" искрами из ствола, выдвинувшегося откуда-то из пуза.

Я гоняла его туда-сюда и думала, что я тоже ободранная, как эта игрушка, и от меня так же мало что осталось.

И тут заявилась Гаша. Поджав губы, проворчала:

- Чего сидишь, как сычиха, впотьмах?

- Отстань...

- Плесни-ка мне чего-ничего сладенького, - покосилась она на бутылки.

- Сама управляйся.

Гаша откинула платок на плечи, обнюхала бутылки, выбрала самую фигуристую, налила рюмочку и, перекрестясь, хлопнула.

- Ох, грехи наши тяжкие, - выпив, забормотала она. - Кого нету, так светлая память. А живому жить! Как эта штука называется? Зелененькая?

- Шартрез.

- Вкусная наливочка. Под такую и вдоветь негорько. Это какой-нибудь трудящей бедолаге самогонкой горе заливать, а для богачек - сладость этакая.. С крепостью!