Антон Леонтьев - Воздушный замок Нострадамуса

Старая княгиня лежала на кровати. Ада склонилась над бабушкой и присмотрелась: может, она уже умерла?

Внезапно Елизавета Георгиевна открыла глаза и прошептала по-русски:

– Софьюшка...

Ада отшатнулась. Мерзкая старуха даже на смертном одре зовет не ее, а Софью! Вслед за этим один из приборов противно запищал. Ада поняла: у бабушки начался очередной приступ. Волнистая линия на мониторе сменилась почти прямой.

Воровато оглянувшись, Ада вытащила вилку из розетки – аппарат стих. Девушке сделалось страшно. То, что она делает, называется...

– Софьюшка! – произнесла старая княгиня еще раз и, глубоко вздохнув, смолкла.

Подстегиваемая любопытством и нечистой совестью, Ада приблизилась к княгине, взяла ее прохладную руку.

– Бабулечка! – позвала она тихо.

Елизавета Георгиевна не отвечала. Ее веки были прикрыты. Ада попыталась нащупать пульс, но его не было.

Выждав для верности несколько минут (которые показались ей нескончаемыми), будущая наследница миллионов включила аппарат. Линия на мониторе была совершенно прямой. Бабушка умерла.

Ада выбежала из комнаты и поднялась к себе. Она напряженно ждала. Когда часы пробили половину третьего, в дверь постучали. Горничная робко доложила:

– Мадемуазель, ваша бабушка... мадам княгиня...

Она залилась слезами. Отпихнув рыдающую дуреху, Ада величественно прошествовала вниз. Прислуга толпилась в гостиной, перешептываясь. Ада властно заметила:

– Мадам и месье, мне понятна ваша тревога за жизнь моей бабушки, однако прошу всех разойтись по своим комнатам! Я хочу остаться с ней наедине!

Она прошла в спальню. Над бабушкой склонились доктор и медсестра. Повернувшись к вошедшей Аде, врач сказал:

– Мадемуазель, примите мои самые искренние соболезнования. К великому сожалению, мадам княгиня скончалась во сне некоторое время назад.

Ада, вдруг судорожно всхлипнув, опустилась на колени около кровати и взяла бабушку за сухонькую ладонь. Врач и медсестра тактично вышли. Ада взглянула в лицо бабушке. Ну что ж, каждый когда-нибудь отправится в мир теней... Во всяком случае, у старушки была насыщенная жизнь.

Девушка вышла из спальни и, подавив зевок, сказала:

– Месье доктор, буду вам признательна, если вы позаботитесь обо всех формальностях. Я чувствую себя совершенно разбитой. И еще погребение... Пусть этим займется секретарша бабушки. Я не могу заставить себя думать о том, что милая любимая бабушка...

Она позволила уговорить себя выпить чашку мятного чая и принять седативное лекарство. Вокруг Ады суетилось несколько человек, она заметила слезы в глазах дворецкого, одной из бабушкиных компаньонок и горничной. Надо же, они скорбят о смерти своей госпожи!

Вернувшись к себе в спальню, Ада тотчас позвонила любовнику-шулеру и радостно оповестила его:

– Эдуард, милый, старушка только что отдала богу душу. Я, правда, немного ей подсобила... Но мы теперь миллионеры!

Ада подумала о Софье. Что ж, ее сестрице, по всей видимости, придется несладко. Будь на то ее, Адина, воля, Софья провела бы в тюрьме остаток жизни. В любом случае она ничего не получит, даже если ей и посчастливится когда-нибудь выйти на свободу.

Девушка улеглась в постель и моментально заснула.

– Сеньора, меня наняла ваша сестра, она просила представлять ваши интересы, – сказал Хуан Миндос. – Однако у меня создается впечатление, что вы не желаете внимать моим советам.

Он видел перед собой изможденную, испуганную красивую молодую женщину, облаченную в безразмерную форму серого цвета. От Софьи его отделяла решетка, они общались друг с другом в комнате для свиданий.

Когда Софье сказали, что ее хочет кто-то видеть, она вообразила, что ее посетила Ада. Но сестрица, как выяснилось, отправилась в Бертран. Ее ждал адвокат.

Хуан Миндос уже приходил накануне. Софья критически посмотрела на своего будущего защитника. Старенький потрепанный костюм, очки в дешевой оправе, приторный одеколон – все это свидетельствовало о том, что он вряд ли принадлежит к числу преуспевающих адвокатов.

– Сеньор, скажите честно, сколько процессов вы выиграли? – спросила его Софья.

Хуан Миндос на секунду смутился.

– Вам не стоит ни о чем волноваться, – ушел он от ответа. – Я уже разговаривал с представителем прокуратуры. Он полон оптимизма, и...

– Звучит как-то зловеще, – перебила его Софья. – Значит ли это, что прокуратура уверена в своей победе? Сеньор Миндос, запомните: я невиновна! Вы должны знать: мадам Эстелла фон Лаутербах намеренно заманила меня в ловушку. Наверняка она замешана в похищении драгоценностей. Она и доктор Себастьян Хоуп.

Сердце у Софьи защемило. Почему Себастьян так поспешно выехал из отеля? И вообще, как выяснилось, в «Эксцельсиоре» человек с таким именем не останавливался. Получается, что Себастьян все время их знакомства жил под чужим именем? Но почему? Неужели... Софья гнала от себя эту мысль. Она же любит Себастьяна!

– Сеньора, мне известны ваши аргументы, – сказал Хуан Миндос. – И вы, моя клиентка, вправе определять стратегию защиты, которой я буду неукоснительно следовать. Однако разрешите мне дать вам совет: нелепо, более того, опасно настаивать на том, что вы невиновны, и огульно обвинять уважаемых людей, например, мадам фон Лаутербах, в причастности к ограблению. Что же касается доктора Себастьяна Хоупа, то, как вам известно, таковой в отеле не проживал. У меня имеется к вам предложение...

Он раскрыл видавший виды портфель, вынул из него папку, выудил лист и приложил его к решетке. Софья пробежала глазами текст.

– Сеньор, да вы что? – вырвалось у нее. – Вы же мой адвокат, а предлагаете признаться в том, чего я не делала!

– Сеньора, – вздохнул Миндос, – это ваш единственный шанс. Если вы будете сотрудничать со следствием, то получите не больше пятнадцати лет. Уверен, что судья проявит к вам снисходительность и снизит срок до тринадцати или даже двенадцати лет. Отсидите на самом деле годика три-четыре, потом мы подадим прошение о помиловании. Если все хорошо организовать... ну, вы понимаете, о чем я... обратиться к нужному человеку и позаботиться о том, чтобы он получил вознаграждение за свое усердие, то вы окажетесь на свободе!

Софья оторопело уставилась на адвоката. Хуан Миндос говорил страшные вещи. На листе бумаги черным по белому было напечатано ее признание. Но как она может признаться в том, чего не совершала?

– Сеньор, – произнесла резко Софья, – я отказываюсь от ваших услуг! Мне не требуется адвокат, который склоняет меня к признанию и говорит, что я получу «не больше пятнадцати лет».

Миндос потер щеку, вздохнул.

– Сеньора, мы же не в Европе или Северной Америке, а в Коста-Бьянке. Если вы откажетесь от моих услуг, то вам придется предстать перед судом вообще без защитника – таковы правила, введенные недавно президентским указом. Предложение прокуратуры более чем щедрое, мой вам совет – примите его! Сами посудите – никто не сомневается в том, что вы причастны к ограблению, да и при таких убойных уликах было бы глупо сомневаться. Ваше нежелание идти на компромисс только разозлит суд, и если вы будете упорно утверждать, что невиновны, то получите на всю катушку. А знаете, что это значит в Коста-Бьянке? Или пожизненное заключение, или смертная казнь – вы ведь обвиняетесь, во-первых, в причастности к ограблению, во-вторых, к убийству шести человек, в-третьих, вам инкриминируется сопротивление представителям закона. Чрезвычайно серьезное обвинение, сеньора! В Коста-Бьянке казнят едва ли не каждый день нескольких преступников – на электрическом стуле, при помощи смертельной инъекции или в газовой камере. Не думаю, что вы хотите разделить их судьбу. Подпишите признание – и вы сохраните себе жизнь, а через несколько лет – максимум через четыре года – выйдете на свободу.