Эдуард Фикер - Современный чехословацкий детектив

Достал из-под одеяла белую пижаму и надел ее. Поручик Беранек, который тем временем свернулся клубком спиной к стене, чтобы сквозь ресницы наблюдать за происходящим, полюбопытствовал:

— На субботник?

— Что?!

— Спрашиваю, на субботник собираешься?

— Господи прости, почему?

— Да раз ты напялил эту спецовку...

Капитан Экснер всем своим видом дал понять, что ему это надоело. Показал на карманчик:

— Вот моя монограмма.

— Рабочие спецовки никто не крадет, — заметил Беранек как можно равнодушнее. — За все годы моей службы, насколько мне известно, не поступало ни одного заявления насчет кражи спецодежды.

Экснер со вздохом забрался в постель. Лег на спину, подложив руки под голову.

— Тут не соскучишься...

— Это точно, — подтвердил поручик Беранек. — Судя по всему, убийство совершено с целью ограбления. Влчек с ребятами не нашли ни одной монетки. В квартире. Там был жуткий кавардак. Сам увидишь, на фотографиях. И при себе у старика ничего не было. Должно быть, он из пивной шел...

— Он точно шел из пивной, — сказал Экснер. — Есть доказательства.

— Да ну?! — удивился Беранек. — Серьезно?

— Вполне, — сухо ответил капитан Экснер. — Шел с вечеринки в загородном ресторане «Лесовна». По ручью через парк и лес немногим более километра. Дорога приличная. Даже ночью хорошо идти,

— Ишь ты, — заметил Беранек. — Выходит, за ним кто-то шел.

— Или кто-то его поджидал...

— Скорее, шел за ним, — размышлял Беранек, — ведь не доказано, что потерпевший регулярно ходил в загородный ресторан и регулярно в одно и то же время возвращался одной и той же дорогой. В конце концов, доказать это очень трудно. Особенно, если потерпевший жил отшельником и известно, что он не поддерживал ни с кем близких или интимных отношений.

— Ни с кем?

— Так считает поручик Шлайнер, а он — местный.

— Вдруг он ошибается?

— Пока что, — ответил поручик Беранек, — нам остается принять это допущение. Послушай, — он уселся, — я тут уже несколько часов. И могу тебе сказать, что этого слесаря из замка, народного умельца и известного на всю Европу художника не очень-то любили.

— Ну и что?

— Разумеется, любое убийство всегда действует как шок. Особенно в маленьком городке. А здесь... Среди тех, с кем я говорил, не нашлось ни одного человека, понимаешь, ни одного, кто был бы по-настоящему потрясен.

— Доктор Медек.

— Впервые слышу. Кто это?

— Реставратор и историк искусства. Из года в год по нескольку месяцев работает в галерее. Он открыл Рамбоусека и тем его прославил.

— Впервые слышу. Ну и информация у тебя! Просто диву даюсь.

— Я собираю сплетни. Мне о нем рассказали.

— Рассказали? Они? Местные? — удивился Беранек. — В самом деле они ?

— Так вот, Медек был потрясен. Впрочем... впрочем, не слишком. Я вряд ли пошел бы купаться, если б умер человек, которого я глубоко ценил и уважал. Хотя...

— Что «хотя»?

— Хотя любовь штука странная...

— Какая еще любовь, прости господи?

— Пан доктор Медек влюблен, — сказал капитан Экснер сухо.

— Да, такое с людьми бывает, — заметил Беранек с легким разочарованием. — Некоторые от любви до того балдеют, что даже заикаться начинают.

— Что начинают?

— Заикаться. Но вернемся к делу, капитан: почему нам кажется, что городок ничуть не взволнован, холоден и равнодушен, хотя убили человека, который здесь вырос и, наверное, многое умел...

— Потому что он добился успеха, — ответил Михал Экснер. — Такое не прощают.

Поручик Беранек встал, собрал разбросанную одежду и со вздохом поплелся в свой номер.

Вернулся он через четверть часа, умытый, выбритый и в начищенных ботинках.

— Я пошел к Влчеку. Когда подведем итоги?

— Так... — Экснер посмотрел на часы. — Если Влчек сейчас только заканчивает, глупо подводить итоги раньше обеда. Лучше даже к вечеру.

— Лучше к вечеру, — согласился Беранек. — Ребятам еще придется съездить в Прагу. Если не возникнет осложнений и не понадобится экспертиза, то мы вполне сможем подвести итоги сегодня к ночи, а то и завтра утром. Надо бы съездить в Мезиборжи. Взглянуть на подозреваемого.

— Не нужно. Я с ним говорил.

— Да ну? — удивился Беранек. — Надо же! Наш пострел везде поспел. Кто бы мог подумать! И что он тебе сказал?

— Он тут ни при чем. Не выносил Рамбоусека, но не настолько, чтоб убивать.

— А ты что думаешь?

— Наверно, он говорил правду.

— Отпустить его?

— Нет. Пускай посидит. Как бы не было прокола. Кстати, пусть прокурор на основе того, что нам уже известно, даст санкцию на задержание. Топор есть топор, дружище. Если б я шел убивать, то, наверно, тоже взял бы топор, который у меня под рукой. То есть свой собственный.

— А может, и нет.

— Но Коларж наверняка взял бы свой.

— Тогда мы с Чардой все устроим. Передать ему привет?

— Кому? Коларжу? Думаю, это излишне.

— Надпоручику Чарде!

— А-а, само собой. То-то он обрадуется, что меня отозвали из отпуска.

— Не он один, — съязвил поручик Беранек. — Ну, а дальше?

— Дальше вот что, — продолжал капитан Экснер, задумчиво глядя в потолок. — Я выяснил, что в субботу вечером потерпевший разговаривал в «Лесовне» с какими-то молодыми людьми. И в то же время известно, что обычно он ни с кем в «Лесовне» не говорил. Еще одно подтверждение того, что его не очень любили. Так вот, надо выяснить, кто были эти двое ребят...

— Приезжие, — сказал поручик Беранек. — Случайно подсели к нему. Шли мимо «Лесовны», ну и решили зайти потанцевать или выпить.

— Есть предположение, что они из Праги. На стоянке видели машину с пражским номером.

— А может, это не их машина.

— Могла быть и их.

— Допустим. Я узнаю. Так прямо и буду спрашивать. А если выясню?

— В таком случае, — капитан Экснер, широко зевнул и закрыл глаза, — немедленно меня разбудить!

— Есть. А так не будить?

— Нет.

— Слушаюсь. Дверь закрыть?

— Да.

— На ключ?

— Нет! — Капитан Экснер схватился за голову. Поручик

Беранек стоял на пороге чуть ли не по стойке «смирно». Наклонив голову, он улыбнулся и очень осторожно, медленно и бесшумно закрыл дверь.

В это раннее утро жене управляющего замком Вере Калабовой снился цветной сон. Одетая только в развевающиеся полоски легкой материи, она шла по внутреннему двору замка. Пели птицы, порывистый ветер развевал ее более чем скромное одеяние и золотые волосы. Ветер был теплый, она чувствовала его в ладонях и между пальцами, играла с ним. На пороге своей квартиры появился Болеслав Рамбоусек, одетый в белый фрак с черным галстуком-бабочкой. Хотя костюм был весьма торжественным, на голове у него красовалась обычная полотняная фуражка. Откуда-то прискакал гнедой конь, точно такой, как на картине в галерее. Там, на холсте, восседал на этом коне князь Коллоредо-Мансфельд. Во сне гнедой был без седока. Рамбоусек легко вскочил на коня и поехал по двору. Медленной легкой рысью. Он подпрыгивал в седле, вытаращив глаза и высунув язык — как чудища, которых он вырезал. Потом он встал на седло и перескочил на второй этаж. Уселся на балюстраду и стал болтать ногами. Вера хотела крикнуть ему, чтобы он был осторожней. Но не успела — Рамбоусек уже начал падать. Опускаться. Медленно-медленно. Она побежала, чтобы подхватить его. И действительно подхватила. И тут увидела, что держит на руках того молодого человека, которого вчера по ошибке задержали. Ботаника. На нем была парадная форма прусского королевского полка, которая висела в витрине в прихожей княжеских покоев. Ботаник стал на ноги, поцеловал ей руку и потащил за собой, желая догнать скачущего гнедого. Копыта отчетливо цокали по плитам песчаника. Цокали и цокали. А они никак не могли догнать коня, Вера спотыкалась, вот-вот упадет... И проснулась.