Михаил Палев - Повелитель прошлого

– Слушай, но ведь если все сделать так, то это будет твой последний проход. Ведь после этого я становлюсь Владельцем Статуи, и ты больше никогда не сможешь ею воспользоваться! – напомнил я.

– Ради этого все и задумано, – пояснил Стас. – Я снова вернусь в детство и проживу наконец одну жизнь до конца. Пусть это будет жизнь чудака, уголовника или инвалида, – но это будет моя жизнь, прожитая мной целиком, и потому моя до последней капли. И тогда я ни о чем не буду жалеть. Как прекрасно знать, что исправить ошибки невозможно, а счастливых мгновений не повторить! Впрочем, тебе этого пока не понять… И знаешь, мой тебе совет – как только станешь Владельцем Статуи, то тут же ее продай. Хоть на металлолом, но продай! Не втягивайся ты в эту ретронаркоманию!

Мы так и не допили бутылку: ведь говорить нам было уже не о чем, а пить молча можно и с кошкой.

Я брел к метро по пустынному Хорошевскому шоссе, оживленному лишь непрерывным потоком машин. Облака куда-то расползлись, и теплый ветерок спешил высушить асфальт, словно готовя его для чистых белых простыней первого снега. Осень сжалилась над Москвой и подарила горожанам немного солнца и тепла перед долгой зимней пыткой. Мне не хотелось отказываться от прощального подарка ушедшего лета, и я свернул влево, на улицу Зорге.

Двое мальчишек старательно писали красной краской из баллончика на постаменте памятника Рихарду Зорге слово «PRODIGY». Меня это немного позабавило – как будто эти двое решили отдать дань памяти великому разведчику, хотя сами явно не походили на infant prodigy; но затем я сообразил, что для них это слово означает всего лишь название поп-группы, – и не более того.

Вдруг мальчишки, не дописав до конца последней буквы, бросили баллончик и пустились наутек. Я оглянулся: по улице медленно проезжала милицейская машина. Она скрылась за тем же поворотом, что и мальчишки.

Я внимательно посмотрел на памятник. Зорге, нахмурившись и запахнувшись в пальто, шел из вечности в вечность. Вот образец разведчика, холодного разума и железной воли, где нет места сантиментам! А ведь и у него в жизни была Любовь!

Интересно, о чем он думал в последние часы жизни, меряя шагами камеру смертников тюрьмы Сугамо? Желал ли изменить прошлое? Считал ли свою жизнь прожитой не так, как надо? Действительно, ведь его предали те, чьи задания он выполнял, принеся в жертву личное счастье, покой и любовь. Добытые с риском для жизни сведения клали под сукно как не заслуживающие доверия. Любимую женщину сгноили на сибирской каторге как жену врага народа.

Что же осталось у него там, в камере смертников, где будущего уже не будет, а настоящее почти закончилось? Только прошлое. Так хотел ли он его изменить? Отбросить то, что считал целью жизни, и уйти в тихое счастье с любимой женщиной? И сделал бы он это, представься ему такая возможность – изменить прошлое? Или предпочел бы не трогать светлых страниц жизни из опасения испачкать и измять их торопливыми руками? И наконец – понял ли он перед дверью в вечность, что именно есть главное в жизни? Что следует беречь больше, чем жизнь?

Много вопросов. И ни одного ответа! На такие вопросы каждый отвечает сам. И только себе. И больше никому.

Я подобрал баллончик с краской и оглянулся: никого. Тогда я написал большими буквами на сухой полоске асфальта перед постаментом то, что переполняло меня до краев.

«Берегите любовь, сволочи!»

На восклицательный знак краски не хватило: баллончик злорадно шипел, но краску выдавать отказался. И здесь не удалось довести дело до конца! Воистину, в этом мире нет места совершенству.

Зорге, засунув руки в карманы плаща и печально нахмурившись, думал о чем-то своем – наверное, о том же.

Я отбросил пустой баллончик и побрел к метро. На душе было пусто, гулко и мерзко, как на загаженной лестничной площадке.

С тех пор я каждый день звоню Стасу. Мы обмениваемся короткими, ничего не значащими фразами, и я кладу трубку. Я знаю, что когда-нибудь на мой звонок он не ответит. Тогда я достану из дальнего ящика секретера ключи и выйду из дома…

Я, конечно, выполню свое обещание. А дальше? Что дальше?!

Не знаю…»

На этом текст заканчивался. Я отложил листки и задумался. Если рассматривать Сашкин текст как литературное произведение, то он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Разумеется, есть некоторые шероховатости, но искренность искупала все. Подвернись случай – я бы рекомендовал эту повесть к печати. Но вряд ли Сашка положил мне в почтовый ящик конверт с текстом для того, чтобы я протолкнул его в печать. И сомнительно, чтобы он пожелал просто исповедаться, поделиться… Похоже, что Гардин воспринимал магические свойства статуи как несомненную реальность. Тогда получается, что этим текстом он пытался дать объяснение своему вероятному исчезновению.

Минуту! Предположим, что это правда. На минуту предположим чисто логическое допущение. Предположим, что Гардин поддался искушению вернуться в прошлое, чтобы его изменить. Статуя уловила его желание, окуталась голубым сиянием; Сашка прикоснулся к голове бронзового воина и перешел в параллельный мир, меняя момент своей жизни двадцатилетней давности. Но тогда в этом мире возле статуи должно было остаться бездыханное тело. Куда же оно делось? Глупость какая-то…

Но тем не менее какую-то бронзовую статую из квартиры Гардина вынесли. А исходя из указанных в тексте размеров основания изваяния – около метра длиной – и даже допуская, что внутри оно пустотелое, все равно даже в таком случае бронзовая статуя должна была весить больше ста килограммов. Без посторонней помощи ее не утащить даже здоровому мужику.

Шантажист утверждает, что из квартиры Гардина статую выносили грузчики якобы под руководством Валерии. От соседей такое вряд ли могло укрыться, скорее всего, именно от них шантажист и получил информацию. Значит, надо поработать с соседями. Это во-первых. Во-вторых, надо пробить по всевозможным базам владельца статуи, случайного знакомого Гардина. Как его? Ах да… в тексте указано прямо – Станислав Евгеньевич Никодимов. Судя по всему, он лет на пять-десять старше Гардина. Тоже зацепка. Что еще? Еще: самое главное, чтобы Тавров не заартачился и взялся за дело. Пока, пожалуй, все.

К моему удивлению, Тавров артачиться не стал. Пока я посвящал его в суть дела, он что-то сосредоточенно печатал на компьютере. Когда я, обиженный таким невниманием, замолчал, Тавров поднял на меня глаза и сказал:

– Да-да, я за дело возьмусь. Дело простое. Шантаж, причем шантажист не угрожает убийством или похищением, а всего лишь вбросом компромата о супружеской неверности… Ерунда, короче! Мы этого шантажиста в момент вычислим и прищучим. Ты извини, но до прихода клиентки мне отчет по одному делу надо закончить. Иди пока кофейку с Катей попей. Лады?