Жиль Николе - Белый камень

— Правда, нам никак не хотелось верить, что…

— Вы просто опоздали, — прервал его брат Рене.

Бенжамен широко раскрыл глаза от ужаса и надежды.

— Вы хотите сказать, что кто-то его нашел?

— Не кто-то, а я! До вас только я один знал о существовании завещания. И точно так же, как и вас, оно направило меня к могиле… Сначала я испугался, что оно сгорело при пожаре. Но вы его нашли.

— Вы были там, в крипте? — недоверчиво спросил Бенжамен.

— Да… Бог да простит меня… Двадцать лет тому назад… И я нашел манускрипт… в кожаном футляре… под подушкой, на которой до сих пор покоится голова отца Амори. Должно быть, он попросил своего преемника об этой небольшой милости… Тот сдержал слово… Никто не знал. Никто до меня.

— А что в завещании, брат мой, что в завещании? Оно цело?

— Это первый документ, который я спас из огня… Я позвал вас… чтобы отдать его вам… Он лежит прямо позади вас, в ящике стола…

Бенжамен машинально обернулся: он хотел тотчас же увидеть.

— Не волнуйтесь, у вас будет много времени, чтобы попытаться его понять… Но не спешите радоваться… Этот документ только приподнимает завесу.

— Но, брат Рене, почему я? — спросил послушник.

— Почему вы?.. Знаете ли, я был старым эгоистом. Так часто бывает с нами… Мы так верим в провидение и Господа, пребывая в убеждении, что наш ближний испытывает то же самое, что не считаем нужным давать умирающим хоть немного человеческого тепла. В этом, возможно, нет нужды, но все же… В последнее время я чувствовал на своей руке вашу руку… Теперь моя очередь что-нибудь вам дать… Я доверяю вам тайну, я знаю, что вы будете биться на стороне добра. Но дорога к истине будет длинной.

— А брат Бенедикт?

— Расскажите ему о вашем трофее, если сочтете нужным… Вам решать… Кто знает, может быть, с его помощью я сумел бы сделать больше… Он очень силен, будьте уверены… Разобрать почерк отца Димитриуса — это уже что-то, поверьте мне… И все только для того, чтобы узнать, что Амори поступил в монастырь в 1223-м… И не выяснить, откуда это стало известно самому Димитриусу…

— Вы знаете, кто ему это сказал! — воскликнул Бенжамен.

— Никто ему ничего не говорил, даже сам Амори! — ответил умирающий твердо, насколько мог. — Он это узнал так же, как и я… случайно… И эта дата его не насторожила… В то время он не мог еще догадаться о противоречии…

— Да, знаю… У него не было доступа к «Хроникам» отца де Карлюса, и, следовательно, он так и не узнал, что тот ничего об этом не пишет.

— Вижу, мне нечего вам рассказывать… Я говорил, что… что он наткнулся на это так же, как и я… Во время уборки, да…

— Как это — во время уборки?

Брат Рене хотел было улыбнуться при виде ошеломленного выражения лица молодого человека, но приступ жестокого кашля лишил его этого последнего удовольствия. Жизнь висела на волоске, надо было постараться его не порвать.

— Знаете, какую келью занимали Амори и Димитриус прежде, чем стать настоятелями?.. Эту самую, мою, келью номер четыре… Так вот, несмотря на все прошедшие годы, столетия, смену обстановки, здесь сохранилось то, чем пользовались все трое… Это маленькое сокровище как раз над моей головой.

Бенжамен поднял глаза и увидел, о чем шла речь.

— Это распятие одиннадцатого века, — продолжал брат Рене, — самое древнее во всем монастыре… Снимите его и посмотрите на обратной стороне… я обнаружил это, когда вытирал пыль… Это было так давно…

Послушник встал и осторожно снял крест с гвоздя. Сначала он ничего не заметил, но, повернув распятие к свету, струившемуся из окна, обнаружил все еще четкие латинские буквы. «Domine, adjuva me in omni die sicut et in illo primo. Amaury. VI. VI. MCCXXIII». [6] Господи, помогай мне каждый день, как в этот первый. Амори. 6.6.1223.

— Он вырезал это в день своего прихода сюда… Шестого июня 1223 года… Мне так хотелось бы взглянуть, какое лицо будет у брата Бенедикта, когда вы покажете ему это… А он так мучился… Повесьте крест на место, мой мальчик… И не волнуйтесь… Он останется вам. Я попросил отца-настоятеля поселить вас здесь. Он выполнит мою просьбу. Вот все, что я хотел сказать вам, мой дорогой… Этого вполне достаточно… Возьмите пергамент… и ступайте с миром.

Бенжамен отыскал в глубине ящика толстый кожаный свиток и, не оборачиваясь, направился к двери. Но прежде чем выйти в коридор, вдруг остановился и повернул обратно. Он осторожно взял старика за руку и окликнул:

— Брат Рене!

Никакой реакции.

— Брат Рене, я тоже кое-что нашел… Своеобразный палимпсест… Это только отрывок, но, может быть, здесь есть какая-то связь… Там говорится о каком-то судебном процессе, который имел место в то время… Может быть, даже здесь, в монастыре… мне известно только, что осужденного должны были замуровать заживо… И что у него был сообщник… Я только не могу понять, почему автор говорит об обвиняемом в среднем роде. Вы слышите меня, брат Рене? При чем тут средний род?

Веки старика медленно приподнялись, глаза быстро забегали, потом широко раскрылись, и взгляд застыл навсегда.

Бенжамен несколько раз окликнул старого библиотекаря, потряс за плечо, но все было кончено. Он закрыл покойнику глаза, немного посидел у изголовья его постели, устремив взгляд в пустоту. Затем посмотрел на старый футляр, который прижимал к бедру.

Не стоит задерживаться здесь с этой штукой в руках, подумал молодой человек, торопливо перекрестился, встал и повернулся, собираясь выйти из кельи.

— Если б я знал! — воскликнул большой монах с выражением подчеркнутого удивления на лице.

Прислонившись плечом к дверному косяку, он загораживал собой весь проход.

От испуга Бенжамен чуть не выронил драгоценное наследство.

— Старая скрытная улитка! Кто бы мог подумать? Я прямо-таки зауважал его… Я-то думал, что он ставит мне палки в колеса из одного только удовольствия навредить, а он просто защищал свое право первенства, это ж надо! Я должен был догадаться. Вот что бывает, когда недооцениваешь человека!

Брат Бенедикт медленно подошел к постели, посмотрел на покойника и перекрестился. Потом, скользнув взглядом по кожаному футляру, вперил его прямо в глаза послушника.

— Бегите, спрячьте скорее, — произнес он, отходя в сторону. — Не хочется, чтобы это попало в руки к отцу-настоятелю.

Молодой человек опустил голову и собрался было выйти из кельи, но тут ему на плечо опустилась тяжелая рука.

— Но я требую объяснений, мой мальчик, потому что вы с ним, — Бенедикт кивнул в сторону постели, — занятная парочка. С того места, где я стоял, было слышно все… Не думайте, что я следил за вами, нет, просто пришел попрощаться с этим старым безумцем. И, как оказалось, весьма кстати!

— Не вы ли учили меня опасаться всех и вся? — Бенжамен сам удивился, как это у него вырвалось такое.